– Не туда смотришь, Джим. Видишь черную «нову» перед домом Кауперов? Как думаешь, кто в ней сидит?
Он равнодушно пожал плечами.
– Полицейские, – сказала она. – Так что можешь идти, если хочешь, но не думай, что пойдешь один. Полиция будет за тобой следить.
Он пытался одолеть информацию не только разумом, но и физически – стиснув кулаки. Спросил, что нужно полицейским. Она ответила, что они хотят расспросить о его отце. Что с ним случилось, кто был с ним вечером в среду, как он умер.
И затем Джинни стала ждать. Она наблюдала, как он наблюдает за ними – полицейскими и журналистами. Джимми попытался изобразить безразличие, но обмануть ее не смог. Его выдали едва заметные признаки – то, как он переминался с ноги на ногу, сунув кулак в карман джинсов. Вскинув голову и задрав подбородок, он попробовал было сказать, что ему и дела нет, плевать, мол, но снова неуверенно переступил с ноги на ногу, и Джинни представила, как вспотели его ладони и как засосало у него под ложечкой.
Она поймала себя на том, что хочет выйти победительницей из этого поединка – небрежно поинтересоваться, по-прежнему ли он хочет пойти погулять в это дивное воскресное утро, возможно, даже открыть дверь и приказать ему идти, – чтобы заставить Джимми признать свое горе, страх, потребность в материнской помощи, в правде, какой бы она ни была, да мало ли в чем еще. Но она промолчала, вспомнив в последний момент – с ужасающей ясностью, – каково это в шестнадцать лет оказаться в критической ситуации. Поэтому она дала ему уйти из кухни и подняться к себе и с того момента не нарушала его уединения.
И когда Шэрон объявила, что Джимми отказался спуститься к столу, Джин сама пошла к нему с подносом.
Шэр не до конца закрыла дверь в комнату братьев, поэтому, окликнув сына по имени, Джин толкнула дверь бедром и вошла.
Он сидел на кровати, упираясь спиной в изголовье.
– Я принесла тебе чай. Приготовила сэндвичи с ливером. Убери ноги, Джим, я поставлю поднос.
– Я же сказал Шэр, что не голоден.
Тон его был вызывающим, но глаза смотрели настороженно. Тем не менее, ноги в ответ на просьбу матери он подвинул, и Джинни ухватилась за это, как за обнадеживающий знак. Поставила поднос на кровать рядом с коленями Джимми и сказала:
– Я забыла поблагодарить тебя за вчерашнее.
Джимми причесался пятерней, покосился на поднос но на особый сервиз никак не отреагировал. Посмотрел на мать.
– За Стэна и Шэр, – пояснила она. – Ты так хорошо погулял с ними, ты мне очень помог, Джим. Твой отец…
– К черту его.
Она перевела дух и продолжала;
– Твой отец по-настоящему гордился бы тобой, увидев, как хорошо ты относишься к брату и сестре.
– Да? А разве папа знал, что такое «хорошо относиться»?
– Теперь Стэн и Шэр будут брать пример с тебя. Ты будешь им вместо отца, особенно Стэну.
– Пусть Стэн сам за собой смотрит. Будет рассчитывать на других, окажется в дерьме.
– Нет, если будет рассчитывать на тебя. Джимми оперся о спинку кровати то ли для того, чтобы дать отдых спине, то ли для того, чтобы отодвинуться от матери. Достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и закурил.
– Я ему не нужен, – сказал Джимми.
– Нет, Джим, нужен.
– Пока за ним присматривает его мамочка, я тут не нужен. Ведь в этом дело?
Джинни попыталась угадать смысл вопроса, но ей это не удалось.
– Маленьким мальчикам нужно мужское общество, – сказала она.
– Да? Ну, а я не собираюсь долго здесь околачиваться. – Джимми стряхнул пепел в блюдце в форме салатного листа.
– И куда же ты собираешься уйти?
– Не знаю. Куда-нибудь. Все равно куда. Неважно, лишь бы не здесь. Ненавижу это место. Меня от него тошнит.
– А как же семья?
– А что семья?
– Теперь, когда твоего отца нет…
– Не говори о нем. Какая разница, где этот мерзавец? Его все равно и так уже не было, перед тем как он сыграл в ящик. Он не собирался возвращаться. Думаешь, Стэн или Шэр ждали, что в один прекрасный день он появится на крыльце и попросится назад, домой? – рявкнул он и затянулся сигаретой. Его пальцы были желто-оранжевыми от никотина. Тебе одной нравилось так думать, мам. Мы же знали, что папа к нам не вернется. И о ней знали. С самого начала. Даже виделись с ней. Только решили не говорить тебе, тебе и так было плохо.
