сморщилась, и на глазах у нее выступили слезы. Потом она присела на унитаз, просто чтобы выиграть время.
Что ей осталось им сказать? – Последние четыре года она пыталась вернуть детям их отца. Что она теперь может им сказать?
– Мы слишком долго прожили порознь, Джин, – сказал он тогда. – Мы можем спокойно развестись.
– Я была тебе верна, Кени, – ответила она. – Я никогда не спала ни с кем, кроме тебя. Никогда. Ни разу в жизни.
– Я не ждал, что ты будешь хранить мне верность. Когда я отсюда ушел, я тебя об этом не просил, верно?
– Я принесла обеты, Кенни. Я сказала – «пока смерть нас не разлучит». Я сказала: буду во всем покорна тебе, буду с открытым сердцем перед тобой. И ты не можешь сказать, что я хоть что-то от тебя скрыла.
– Я этого и не говорил.
– Тогда объясни мне почему. И будь со мной честен, Кенни. Хватит этой чуши про то, что ты ищешь себя. Давай прямо к делу. Кого это ты трахаешь на стороне, что даже захотел делать это законно и благопристойно?
– Ну ладно тебе, девочка. Дело тут не в постели.
– Нет? Тогда почему у тебя покраснели уши? С кем ты теперь развлекаешься? Не с миссис ли Уайтлоу? Не с ней ли ты перепихиваешься два раза в неделю?
– Не говори глупостей, ладно?
– Мы с тобой обвенчались в церкви. И поклялись – «пока смерть нас не разлучит».
– Нам было по семнадцать лет. Люди меняются. С этим ничего не поделаешь.
– Я не меняюсь. Я была с тобой честна, Кенни. Поэтому жду от тебя такой же честности в ответ. Так с кем ты теперь спишь?
– Джин…
– Хотя я не совсем верно выражаюсь, да?
– Наша проблема вовсе не в сексе. С ним всегда все было нормально, и ты это знаешь.
– У нас трое детей. Дом. По крайней мере, был, пока не вмешалась миссис Уайтлоу.
– Мириам здесь ни при чем.
– Так она теперь Мириам? И как давно она Мириам? Она Мириам при свете или также и в темноте, когда тебе не приходится смотреть на квашню, которую ты месишь?
– Черт бы тебя побрал, Джин. Подключи мозги, а? Я не сплю с Мириам Уайтлоу. Она, черт побери, старуха.
– Тогда кто? Скажи мне. Кто?
– Ты меня не слушаешь. Дело не в сексе.
– О, ну конечно. А в чем же? Ушел в религию? Отыскал кого-то, с кем распеваешь гимны воскресным утром?
– Между нами всегда существовала некая пропасть, там, где ее не должно было быть.
– Какая пропасть? Какая?
– Ты не видишь, да? В этом-то и вся проблема. Джинни засмеялась, и собственный смех показался ей резким и нервным:
– Ты спятил, Кенни Флеминг. Да покажи мне хотя бы еще одну пару, которая имела бы хоть половину того, что было у нас, начиная с двенадцати лет.
Он покачал головой с усталостью и смирением:
– Мне больше не двенадцать лет. Мне нужно нечто большее. Мне нужна женщина, с которой я мог бы делиться всем. Ты и я… мы с тобой… в чем-то мы хорошая пара, а в чем-то – нет. И как раз в том, что имеет значение за пределами спальни.
Джинни почувствовала, что край раковины, к которой она прислонилась, впился в бок. Она выпрямилась.
– Полно мужчин, которые по горячим углям поползут, чтобы получить такую, как я.
– Знаю.
– И чем же я нехороша?
– Я не сказал, что ты нехороша,
– Ты сказал, что в чем-то мы хорошая пара, а в чем-то – нет. Как это? Объясни. Сейчас же.
– Дело в наших интересах. В том, что мы делаем. О чем заботимся. Говорим. Какие строим планы. Чего хотим от жизни.
– У нас всегда это было. Ты прекрасно это знаешь.
– Сначала – да. Но мы стали разными. Ты это видишь. Просто не хочешь признать.
– Кто говорит, что у нас все было плохо? Это она? Это миссис Уайтлоу забивает тебе голову всякой белибердой? Потому что она меня ненавидит, Кенни. Всегда ненавидела.
