спокойно.
Вопрос по существу. Я его не раз себе задавала.
— Затем же, зачем вступила в Национальную революционную полицию. Чтобы узнать истину. Вы помните, что такое истина?
— Не умничай, офицер Меркадо. Я мог бы и тебя, и твоего капитана, и брата, и мать бросить в подземелье лет этак на пятьдесят. Всю
Я опустила глаза. Спасайся. Спасайся. Смогла спастись на льду — спасись и сейчас.
— Прошу прощения, товарищ Кастро. Я сгоряча сказала.
— Извинения приняты, товарищ Меркадо, — прокряхтел Рауль.
Потянулась бесконечная пауза.
Стало слышно, как тихонько переговариваются охранники. Кто-то запустил двигатель машины. Верещали попугаи, расхаживая по веткам деревьев.
Заданный Раулем вопрос все это время висел в воздухе, но я не могла на него ответить. Пока еще не могла. Зато на язык мне просился другой вопрос: почему вас так интересует мой отец, товарищ Рауль?
— Любишь Хемингуэя? — спросил он вдруг строго, как учитель в школе.
— Я мало его читала. В школе проходили только кубинские романы: «Остров течений», «Старик в море».
— «Острова в океане», «Старик и море», — поправил Рауль.
— Да-да, конечно.
— Самый сильный роман у него — «По ком звонит колокол». Хемингуэй написал его в гостинице «Амбос Мундос» в Старой Гаване, а этот самый дом купил на первый авторский гонорар. Книга о том, что надо убивать своих врагов. Убивать без жалости, злобы и пощады. И ты убила, Меркадо. Четверых. — Он будто пронзил меня насквозь взглядом выцветших глаз. — Четверых. Практически за одну неделю. Как ты себя после этого чувствовала?
— Отвратительно.
— Сам я никого в жизни не убил.
Не смогла удержаться — бровь у меня удивленно приподнялась.
Он это заметил и усмехнулся:
— Приговоры подписывал, да. Много. Подписал и твоему отцу на заочном суде.
— Знаю. — Этого я только и ждала. Сейчас самое время. — Позвольте вопрос, товарищ Рауль, почему…
— …твой отец работал на меня? Хуан Меркадо был офицером ГУР.
— Он же был билетером на пароме!
— Был, верно, и что же? Держу пари, он, так или иначе, знал в Гаване каждого. Работал с нами с самого начала. Еще мальчишкой. С самой юности, — объяснил он.
— Он никогда не говорил с нами о революции, — произнесла я дрожащим голосом, забыв о необходимости держать себя в руках.
— Конечно. Он и не должен был.
— Неправда!
Меня обуяло отчаяние: при всех своих грехах отец не мог быть еще и стукачом.
Рауль, глядя на меня, поднял чашку, выжидая. Отвечать ему было ни к чему. Мы оба знали, что он не лжет.
— Но тогда зачем он сбежал? — только и смогла вымолвить я.
— Нам нужны были свои люди в среде эмигрантов в Майами. Массовое бегство из страны — всегда лучший способ внедрить агентов в стан врагов. Твоего отца все хорошо знали, любили. Мы понимали, такой далеко пойдет. Побег был подстроен. Хуан был одним из шестерых наших агентов на пароме. Мы, разумеется, знали, едва они высадятся в Америке, им предоставят гражданство, а биографии будут проверять поверхностно. У Хуана в этом смысле все было в порядке. А, да. Я сам руководил этой операцией. Это была моя последняя, потом я отошел от дел. Я ею гордился.
— А что он делал для вас в Америке?
— О, для него нашлась работа. Втирался в нужные группировки. Знакомился с нужными людьми. В Майами его знали так же, как в Гаване. Мы его лелеяли, берегли. Он мог бы далеко пойти.
— Мог бы?
Рауль часто заморгал и вздохнул:
— Он женщину там встретил. Моложе себя.
— Карен.
— Да, Карен. Она училась в Университете Майами, собиралась стать учительницей, но она была из Северной Дакоты. Получила диплом, вернулась на родину. Он поехал с ней. Они поженились. Северная Дакота нам ни к чему. Там нет кубинцев. На пароме было шестеро наших надежных агентов. Один умер от СПИДа. Двое вернулись на Кубу. Еще один сел в американскую тюрьму за торговлю кокаином. А один парень обрел Иисуса Христа. Твой отец был последним из этой группы. Он был нужен мне в Майами. Мы приказали ему оставаться там, но он все равно уехал.
— У вас, должно быть, не один агент в Америке?
Рауль, смеясь, ответил:
— Десятки. Но тут было дело личное — моя операция, мой человек. Я приказал ему вернуться в Майами под страхом расправы. Неловко получилось. Мы бы и эту Карен пристроили… Хорошие деньги делают людей сговорчивыми… Я совершил ошибку: спугнул его.
Рауль выглянул в окно, держа в руках пустую кофейную чашку. Почти тотчас явилась другая, а с нею пирожные и сухарики из черного хлеба. Он предложил мне пирожное, но я отказалась.
— Надо поесть, — посоветовал Рауль. — Кто знает, когда в следующий раз после нашего разговора доведется пробовать пирожные, офицер Меркадо.
Разумный совет. Я принялась за пирожное. Кроме того, мне хотелось узнать, как развивались события дальше.
— Что же было дальше?
— Он исчез. Мы потеряли его из виду. Я посылал людей, чтобы с ним расправились, но его не могли отыскать, и через некоторое время я их отозвал. Мои предки приехали на Кубу из Галисии, а там в ходу такая пословица: «Охоться за волком один год и один день, не поймаешь — дай ему уйти». Мы пустили слух, что все ему прощаем, но твой отец не поверил. Пять лет он скрывался, и вот его находят в Колорадо с мексиканским паспортом.
Я смотрела на Рауля, желая понять, что у него на душе.
— Вы обрадовались?
— Обрадовался? Нет. Вовсе нет. Но мне было любопытно. Крысолов в Колорадо? Наверно, на другую работу он и не мог там рассчитывать. А может, в выборе профессии сказалось его особое чувство юмора. Ведь и работая на меня, он отлавливал
— Не думаю, что… — начала было я, но Рауль приложил палец к губам.
Из спальни Хемингуэя донеслось какие-то звуки.
Рауль заторопился:
— Быстренько поднимайся. Увидит тебя здесь, покажет мне свой священный гнев. Офицеры отвезут тебя на квартиру.
Я устало поднялась со стула:
— Я могу идти? Я свободна?
— Как птица.
Я взглянула на ручных попугаев, расхаживающих по перилам террасы.
— Вы им крылья подрезаете, — печально произнесла я.
