вполне достаточно, чтобы убить человека. Или ранить. Мы называем такие мины «четверки».
– Почему?
– Кто-то наступает на мину. После этого требуются как минимум трое, чтобы вынести его из-под огня. Значит, из боя выведена четверка неприятельских солдат.
Валландер кивнул. Предложенная сапером логическая фигура была необычна, но очень выразительна и понятна.
– Производство мин – особое производство, – сказал Линдквист. – «Буфорс», в частности, делает мины… да и все крупные производители оружия. Почти в каждой стране. Кто по лицензии, кто пиратские копии. У террористов свои модели. Чтобы сказать, что это за мина, надо найти образец взрывчатки, и не только… хорошо бы иметь кусочек материала, из которого мина сделана. Это может быть металл, может быть пластмасса. Или даже дерево.
– Мы попробуем, – сказал Валландер. – А потом снова обратимся к вам.
– Поганое оружие, – сказал Линдквист. – Впрочем, говорят, что мина – самый дешевый и самый надежный солдат. Ее ставят на место, и она там стоит. Хоть сто лет. Ей не надо ни воды, ни еды, ни зарплаты. Она ждет. Ждет, пока кто-то на нее наступит.
– А как долго мина сохраняет боевые свойства?
– Никто не знает. Бывает, что взрываются мины времен Первой мировой войны.
Валландер вернулся в дом. В саду у воронки уже работал Нюберг.
– Нужен образец взрывчатого вещества и желательно кусочек мины, – сказал Валландер.
– А как ты думаешь, что мы здесь ищем? – раздраженно спросил Нюберг. – Кости доисторических чудовищ?
Валландер подумал, что было бы правильно дать фру Дюнер несколько часов, чтобы она успокоилась, и только потом начать расспросы. Но его одолевало нетерпение, и причиной этого нетерпения было то, что он никак не мог найти исходную точку в следствии.
– Вы возьмете на себя Бьорка, – сказал он Мартинссону и Анн Бритт. – После обеда соберемся на оперативку, надо очень тщательно обсудить ход следствия.
– Ход следствия? – переспросил Мартинссон. – А оно куда-нибудь идет, это следствие?
– Следствие всегда куда-нибудь идет, – заверил его Валландер. – Мы просто не всегда это замечаем. А где Сведберг? Он поговорил с адвокатами, которые занимаются инвентаризацией в конторе Торстенссонов?
– Он сидит там с утра, – сказал Мартинссон, – и, я уверен, мечтает, чтобы его от этого поручения освободили. Ты же знаешь – Сведберг и бумаги…
– Помоги ему, – сказал Валландер. – Мне почему-то кажется, что это очень важно.
Он вернулся в дом, повесил куртку на вешалку и зашел в туалет в прихожей. Увидев свою физиономию в зеркале, он вздрогнул – небритый, красные глаза, взлохмаченные волосы… интересно, какое впечатление произвел он в Фарнхольмском замке? Он сполоснул лицо холодной водой и постоял немного, пытаясь сообразить, как начать разговор, чтобы дать фру Дюнер понять – он знает, что она по каким-то неизвестным ему соображениям не говорит всю правду. Доброжелательность, решил он. Только доброжелательность и сочувствие, иначе она захлопнет свою раковину, и тогда из нее ничего не вытянешь.
Он вошел в кухню. Она, сгорбившись, сидела на стуле. В саду по-прежнему копались техники- криминалисты. То и дело слышался сварливый голос Нюберга. Ему показалось, что когда-то с ним это уже было. Странное, почти невыносимое чувство. Словно машина времени вернула его на много лет назад. Он зажмурился и перевел дыхание. Потом открыл глаза, сел за стол и посмотрел на сидевшую перед ним женщину. На какую-то секунду ему показалось, что она похожа на его давно умершую мать. Те же седые волосы, та же худоба, кожа, словно натянутая на невидимый подрамник… Странно, но лица матери он почти не помнил, оно совершенно стерлось из памяти за эти долгие годы.
– Я прекрасно понимаю, насколько вы взволнованы, – начал он. – Но нам все равно надо поговорить.
Она молча кивнула.
– Итак, утром вы обнаружили, что ночью в саду кто-то был.
– Я сразу увидела.
– И что вы предприняли?
Она посмотрела на него с удивлением:
– Я же уже рассказывала… Начать все с начала?
– Нет, все не надо. Отвечайте только на поставленные вопросы.
– Только что рассвело, – сказала она. – Я вообще встаю рано. Посмотрела в сад и поняла, что там кто-то был. И позвонила в полицию.
– Почему? – спросил Валландер, внимательно следя за ее реакцией – Почему вы позвонили в полицию?
– А что мне было делать?
– Ну, скажем, выйти в сад и посмотреть, что там такое.
– Я не решилась.
– Почему? Вы догадывались, что вас поджидает какая-то опасность?
Она не ответила. Валландер молча ждал. Из сада доносилась ругань Нюберга.
– Мне кажется, вы со мной не до конца откровенны. Вы что-то скрываете.
Фру Дюнер прикрыла глаза рукой, словно защищаясь от яркого света.
– Я так долго жила в постоянном страхе, – вдруг сказала она и посмотрела на него так, будто он и был тому виной.
Продолжения не последовало.
– Обычно для страха бывает причина, – сказал он после долгой паузы. – Чтобы нам удалось узнать, что же случилось с Густавом и Стеном, нужна ваша помощь.
– Я не могу вам помочь.
Валландер почувствовал, что она в любую секунду может впасть в истерику, но не отступил.
– Вам достаточно просто отвечать на мои вопросы, – сказал он. – Начните хотя бы с рассказа о причинах вашего страха.
– А вы знаете, что страшнее всего? – тихо сказала она. – Чужой страх. Я тридцать лет работала с Густавом Торстенссоном. Я уже говорила, что почти его не знала. Но изменения в его поведении были для меня очевидны. Он стал другим. От него даже пахло иначе. От него пахло страхом.
– Когда вы это заметили впервые?
– Года три назад.
– А что тогда случилось?
– Ничего особенного. Все было как всегда.
– Попробуйте вспомнить. Это очень важно.
– А вы попробуйте понять – я только и делаю, что пытаюсь вспомнить.
Надо быть осторожнее, подумал он. Лишь бы ее не спугнуть. Она и в самом деле старается вспомнить.
– А вы говорили на эту тему с Густавом Торстенссоном?
– Никогда.
– А с сыном?
– Мне кажется, он этого не замечал.
Очень может быть. Все-таки она работала с Густавом.
– А какое-то объяснение этому страху вы можете найти? Поймите, вы могли бы погибнуть сегодня, если бы пошли в сад посмотреть, что там делается. Вы почему-то догадались, что вам что-то грозит, и позвонили в полицию. То есть вы были к этому готовы. Почему?
– По ночам в адвокатском бюро кто-то бывал. И Густав это замечал, и я. То ручка лежит не так, то отодвинут стул…
– Но вы, наверное, спрашивали его? Вы говорили ему про эти ночные визиты?
– Нет. Я не имела права. Он мне запретил.
