Она еще немного постояла, глядя на мужчин, потом провела рукой по халату.
— Ну, ладно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — отозвался Ребус.
— Не сиди долго, Тони.
— Хорошо.
Отхлебывая чай, они послушали, как она поднялась к себе в спальню. Тони Маккол вздохнул.
— Извини, — сказал он.
— За что? — удивился Ребус. — Если бы двое пьяниц ввалились ко мне в такое время ночи, я встретил бы их такими словами, каких вам лучше не слышать. Она реагировала на редкость спокойно.
— Шейла всегда спокойна. Снаружи.
Ребус кивнул в сторону Томми.
— Что будешь с ним делать?
— Он отлично выспится в кресле.
— Ты в этом уверен? Я могу отвезти его домой, если ты…
— Нет, нет. В конце концов, он мой родной брат. Неужели я не пущу его переночевать в кресле? — Тони взглянул на Томми. — Посмотри на него. Ты не поверишь, какие штуки мы с ним откалывали в детстве. Всех соседей держали в страхе. Разводили костры, били окна футбольным мячом, стучали в двери и удирали… Отчаянной мы были парочкой. А теперь я вижу его, только когда он в таком состоянии.
— Ты хочешь сказать, это не первый раз?
— Да, второй или третий. Приезжает на такси, валится в кресло. А утром не понимает, куда попал. Завтракает, сует детям по нескольку фунтов, и исчезает. Никогда не звонит, не приходит в гости. А потом опять ночное такси и гудок под окнами.
— Я не знал.
— Да зря я тебе все это рассказываю. Мои проблемы…
— Почему же? Рассказывай, пожалуйста.
Но Тони Маккол не хотел продолжать тему.
— Как тебе эта комната? — спросил он.
— Красиво, — соврал Ребус. — Видно, что потрачено много усилий.
— Ну да, — недоверчиво отозвался Маккол. — И денег. Видишь эти стеклянные побрякушки? Ты представить себе не можешь, сколько они стоят.
— Неужели?
Теперь Маккол осматривал комнату так, словно гость был он.
— Добро пожаловать в мою жизнь. Только, кажется, я предпочел бы одну из наших камер.
Он встал, подошел к креслу Томми и опустился на корточки перед братом, один глаз которого остался приоткрыт.
— Скотина, — прошептал Тони Маккол. — Скотина, скотина.
И опустил голову, чтобы спрятать слезы.
Пока Ребус проехал четыре мили до Марчмонта, уже начало светать. Он остановился у круглосуточной булочной-пекарни и купил свежих булочек и охлажденного молока. В это время суток он любил город, его тихие улицы больше всего. Он не переставал удивляться, до чего люди не умеют быть довольными своей участью. «У меня есть все, о чем я мечтал, и этого мало». Сам он мечтал только о том, чтобы поспать, и на этот раз на кровати, а не в кресле. Он снова и снова вспоминал гостиную Маккола: отключившийся Томми Маккол со стекающей на подбородок слюной — и плачущий перед ним на корточках Тони Маккол. Наверное, это страшно — иметь брата. Он твой соперник на всю жизнь — и ты не можешь ненавидеть его, не ненавидя в то же время себя. Еще он вспоминал Малькольма Лэньона в его кабинете, Сайко у дверей, мертвого Джеймса Карью на кровати, забинтованное лицо Нелл Стэплтон, покрытую синяками грудь Ронни Макгрэта, старого Вандерхайда с его невидящими глазами, страх в глазах Кэлума Маккэлума, Трейси с маленькими сжатыми кулачками…
«Если мой грех велик, то столь же велики и мои страдания» [6] .
Карью ведь украл у кого-то эту строчку. У кого? Какая тебе разница, Джон? Хочешь нащупать еще одну ниточку? Те, что у тебя есть, и так уже сплелись в мертвый узел. Отдохни и забудь.
Одно он знал наверняка: ночью его ждут кошмары.
Суббота
Ты волен выбирать Если желаешь, перед тобой распахнется новое знание, новый путь к славе и власти.
Здесь, сейчас, в этой комнате
Во сне он не увидел ничего. А когда проснулся, наступили выходные. Солнце сияло, а телефон звонил.
— Алло!
— Джон? Это Джилл.
— Здравствуй, Джилл. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. А ты?
— Прекрасно.
Он говорил правду. Так крепко он не спал уже много недель, а похмелья не было и следа.
— Извини, что так рано звоню. Как идет дело о клевете?
— О клевете?
— Ну, с этим мальчишкой.
— А, я не понял. Пока не знаю.
Ему хотелось устроить ланч, пикник, проехаться за город.
— Ты в Эдинбурге? — спросил он.
— Нет, в Файфе.
— В Файфе? Что ты там делаешь?
— Здесь Кэлум, ты же знаешь.
— Знаю, конечно, но мне казалось, что у тебя с ним все кончено.
— Он попросил меня приехать к нему. Честно говоря, поэтому я и звоню.
— Вот оно что?
Ребус наморщил лоб от любопытства.
— Кэлум хочет поговорить с тобой.
— Со
— Думаю, он сам объяснит тебе. Он просто попросил меня позвонить.
— А ты хочешь, чтобы я с ним встретился?
— Честно говоря, для меня это не имеет значения. Я сказала, что передам тебе его просьбу и что это последнее, что я готова для него сделать.
Ее голос был холодным и гладким, как шиферная крыша во время дождя. Ребус почувствовал, что безнадежно скользит по этой крыше, хочет сделать приятное Джилл, хочет помочь.
— Да, вот еще. Он просил передать тебе, если ты будешь колебаться, что речь идет о Хайд'се.
— О Хайдсе?
Ребус вскочил на ноги.
— X — а — и — д — апостроф — с.
— О каком Хайд'се?
Она рассмеялась.
— Понятия не имею, Джон. Но как будто тебе это должно о чем-то говорить.
— Безусловно. Ты в Данфермлайне?
— Звоню от дежурного.
— Жди меня там через час.
— Хорошо, Джон. — Голос ее звучал совершенно безразлично. — Пока.
Он положил трубку, надел пиджак и вышел из дома.
Дороги в направлении Толкросса были запружены, так же как и на Лотиан-роуд, Принсес-стрит и
