— Левши, геном кроманьонца, ДНК, книга, в которой говорится о тайных кодах… Как-то это все связано.
— Только мы не можем обнаружить эту связь.
Люси еще раз глотнула из бутылки и вытерла рот. Теперь она согрелась.
— Давай подумаем. Что может связывать две особи, разделенные тридцатью тысячами лет? Благодаря чему они могли обладать похожими свойствами?
— ДНК? Гены?
Люси убежденно кивнула;
— То, что выделялось в этом расследовании с самого начала. Можно было подумать, что все дело именно в этой чертовой молекуле ДНК. Но заведующая лабораторией из лионского научно- исследовательского центра заверила меня, что жестокость не может передаваться по наследству. Что разговоры об этом — всего лишь мифотворчество или просто бред, а на самом деле никакого гена жестокости не существует. И потом, наверное, было бы ужасно глупо искать родственные связи между Царно и доисторическим существом, отделенным от него сотнями, тысячами поколений.
— Почему глупо? Нас же не в капусте находят, и кроманьонцы наверняка были предками кого-то из тех, кто нас окружает. В любом случае мне кажется, Тернэ что-то знал. Что-то, что дошло до нас через толщу времен, что-то, что убийца помешал ему открыть.
— Так же, как и Лутц… Две разные дороги, приведшие к одному результату.
— К смерти… — Шарко глянул на монографию Тернэ: — Ты успела хотя бы пробежать его книгу?
— Ну, очень бегло. На мой взгляд, ценность ее ровно такая же, как у книги с кулинарными рецептами. Если грубо: берешь человеческие хромосомы, разворачиваешь спирали ДНК, ставишь их одну за другой и получаешь примерно три миллиарда букв А, Г, Т, Ц, которые, располагаясь в разных последовательностях, образуют те самые гены, что мы наследуем. Пресловутый геном человека. Имея все это перед собой, ты составляешь статистические таблицы, высчитываешь, ищешь совпадения и разгадываешь их, как зашифрованные послания…
— А ты — прямо специалист в этой области.
Люси судорожно вцепилась в собственные брюки, вздохнула и с трудом выговорила:
— Да, действительно, кое-что я знаю. Потому что год назад сама брала у себя образец ДНК, чтобы сравнить с ДНК тела, сожженного в лесу.
Шарко, ошеломленный услышанным, молчал. И она продолжила — медленно, тяжело, словно каждое ее слово весило тонну:
— Я наблюдала за каждым этапом анализа. Я дни и ночи проводила в лаборатории, не снимая маски и перчаток, пока последовательность этих чертовых букв А, Ц, Т и Г моей ДНК не совпала с их последовательностью в ДНК… ДНК…
— Девочки, найденной в лесу.
— Да. И я могла бы подробно, во всех деталях, описать тебе процесс.
Шарко хотелось выглядеть спокойным, невозмутимым, хотелось выстроить вокруг себя невидимую стену, но яд потихоньку проникал в его кровь. Он видел лица дочерей Люси, слышал, как они смеются, как скрипит под их ножками песок. Эти звуки и запахи никогда его не оставят. Тогда, на пляже в Сабль-д’Олон, он удержал Люси возле себя, и она не пошла с малышками за мороженым, потому что ему, видите ли, приспичило объясниться. И минуты было достаточно… Одна минута — и девочек похитили. И все случилось из-за него.
Теперь замолчала и Люси. Она молчала, думала о чем-то, а потом наконец сказала, бросив взгляд на компьютер:
— Знаешь, я бы поискала сейчас, что там есть в Сети о Тернэ. Он был известным врачом, он написал книгу, наверняка в Интернете полно информации.
Шарко в попытке сосредоточиться, собрать разбегавшиеся мысли закрылся от Люси бутылкой, звучно глотая стекавшее в его горло пиво. Но вот оно кончилось, и надо было отвечать. Он посмотрел в сторону висевших на стене часов:
— Третий час. Ты хочешь сыграть со мной точно в ту же игру, что год назад. А тебе надо хоть немножко отдохнуть.
— Тебе тоже.
Франк вздохнул. И решился:
— Ты ходила к психотерапевту? Ну, или к какому-нибудь специалисту, который помог бы тебе пережить то, что на тебя свалилось…
Люси вся сжалась, но потом, даже не отдавая себе отчета в своих действиях, наклонилась вперед, взяла руки Шарко в свои и принялась гладить его костлявые пальцы.
— А ты? Ты не видишь, на кого стал похож? Что с тобой, Франк? Это мне надо было быть в таком состоянии, это я…
Он не дал ей договорить, прошептал, глядя в пол пустыми глазами:
— У меня не осталось никого и ничего.
И тут же, пожалев о вырвавшемся признании, поднял голову:
— Черт бы меня побрал! Только не хватало тебя разжалобить — я не имею на это права. Со мной все в порядке — с таким, какой я есть, Люси, что бы тебе там ни казалось. Я привык так жить, и у меня есть работа, которая не позволяет думать ни о чем другом. Чего же еще хотеть?
Шарко подошел к компьютеру, сел на стул перед ним, включил, машина начала загружаться. Люси встала у него за спиной.
— Знаешь, до того, как мы снова встретились, мне удавалось иногда тебя ненавидеть.
Франк молчал, но она видела, как дрогнули его плечи. Он казался таким хрупким под своей комиссарской броней, таким хрупким, будто сделан из фарфора. Люси прекрасно помнила, как несколько часов спустя после того, как похитили ее двойняшек, выплеснула в лицо Шарко всю свою ненависть и все свое бессилие. И тогда окружавшие их люди, полицейские, попросили комиссара уйти и держаться от Люси подальше.
— На самом деле я ненавидела не только тебя. Не проходило дня, чтобы я не ощущала ярости в адрес кого угодно: своего шефа, собственной матери… и даже моей Жюльетты… — Она покачала головой, едва сдерживая слезы. — Тебе это непонятно, да? Ты думаешь, я больная, сумасшедшая, плохая мать?
— Я не сужу тебя, Люси.
— Постоянно, постоянно в голове крутятся одни и те же фразы. Почему на месте Клары не оказалась Жюльетта? Почему полицейские нашли в доме Царно Клару, а не ее сестренку? Почему он пощадил Жюльетту и хорошо с ней обращался? Столько всяких «почему», от которых мне не избавиться, пока я окончательно не похороню Царно. — Она вздохнула. — Думаешь, он похоронен? Нет, он жив, он жив, пока жив посредник между ним и мной: тот, кто убил Тернэ и Еву Лутц. Этот убийца не останавливается на полпути. Мы не понимаем, что делалось в голове у Царно, но другие это знают, я уверена. И я хочу, я должна отыскать убийцу. На карту поставлена жизнь Жюльетты, жизнь детей, которых она родит, когда вырастет. Мама сказала, что любые конфликты надо разрешать, надо противостоять им, а не закапывать их в землю. На всё надо находить ответы, чтобы это «всё» закончилось.
Люси глотнула из бутылки. Выпила она немного, но пиво уже оказывало свое действие. А Франк разволновался и сам чуть не плакал:
— Мы погрязли с головой, Франк! Жестокость… Всё как в прошлом году, только… только на этот раз насилие простирается во времени, а не в пространстве. И это так странно — что это насилие, эта жестокость нас до такой степени задевают, тебя, меня. Как будто…
— Как будто преследуют нас самих.
Они опять замолчали. Молчание было тягостным, неловкость нарастала.
— Мы с тобой одинаковые, — решилась Люси. — Мы всегда хотим вникнуть в суть дела, чего бы это ни стоило.
Шарко выключил компьютер. На самом деле он даже не знал, зачем подошел к нему, разве только затем, чтобы не смотреть на Люси, не встретиться с ней взглядом даже случайно.
— Прости, но со мной уже все кончено. Со мной давным-давно все кончено.
