– Я услышал больше, чем достаточно, спасибо!
Кончик носа у него побелел, он задыхался. Однако ей удалось задеть его любопытство. Это было видно по глазам, теперь они горели.
– Андерс Мохауг едва ли был способен действовать по собственной воле, – не обращая внимания на последние слова Гайра, продолжила она. – Судя по рассказам, он не мог даже добраться до Осло без посторонней помощи. Вам хорошо известно, что он попадал в некоторые… неприятные ситуации. Из-за вашего брата.
– Неприятные ситуации? Вы в этом уверены? – От негодования он начал брызгать слюной. – Асбьёрн был добр по отношению к Андерсу. Добр! Все остальные боялись этой гориллы! Асбьёрн единственный проводил с ним время.
– Вешая кошек?
Гайр Конгсбаккен злобно прищурил глаза:
– Кошку! Конечно, очень плохо так поступать с домашними животными, но его ведь тогда тоже арестовали и оштрафовали. После этого Асбьёрн никогда не делал ничего подобного. Асбьёрн был…
Он осел, будто из него вышел весь воздух. Ингер Йоханне показалось, что его глаза наполнились слезами.
– Наверное, в это сложно поверить, – сказал он и медленно поднялся, – но я очень любил своего брата.
Он подошёл к книжной полке и провёл пальцами по книгам в кожаных переплётах.
– Я никогда не читал его произведений, – тихо произнёс Гайр Конгсбаккен. – Они все слишком злые. Так говорят. Но я всё равно купил и отдал в переплёт эти первые издания. Так они гораздо симпатичнее, правда? Внешне. Насколько я могу судить, содержание у них отвратительное.
– Я бы так не сказала, – ответила Ингер Йоханне. – Они много значили для меня, когда я читала эти книги. Особенно «Ледяной жар». Хотя он и выходит за границы дозволенного и…
– Асбьёрн был сдержан по отношению к тому, во что верил, – перебил её Гайр.
Казалось, что он обращается к самому себе. У него в руках была одна из книг. «Затонувший город», догадалась Ингер Йоханне – золотые буквы названия блеснули в свете настольной лампы.
– Проблема в том, что он постепенно разочаровался во всём, во что раньше верил, – сказал он. – А когда не осталось ничего, он больше не смог жить. Но до того…
Он почти всхлипывал.
– Асбьёрн никогда бы не причинил вреда другому человеку. Физически. Никогда. Ни в шестнадцать лет, ни позже. Я в этом уверен на сто процентов.
Он повернулся к ней, вздёрнув подбородок, взглянул ей прямо в глаза и положил правую руку на книгу, словно это была Библия и он клялся перед судом.
«Насколько хорошо мы знаем наших близких? – подумала Ингер Йоханне. – Ты уверен, что Асбьёрн не смог бы причинить вред кому-нибудь. Потому что ты любил его. Потому что он был твоим единственным братом. Ты уверен, что ты знаешь. Но я не разделяю твоей уверенности. Я его не знала. Я лишь читала его книги. В одном человеке уживается множество людей. Асбьёрн вполне мог быть убийцей, хотя ты никогда не поверишь в это».
– Я бы очень хотела поговорить с вашим отцом, – сказала она.
Гайр Конгсбаккен поставил книгу на место.
– Пожалуйста, – сказал он равнодушно. – Но в таком случае вам придётся поехать на Корсику. Я сомневаюсь, что он соберётся когда-нибудь приехать сюда. У него мало времени.
– Я звонила ему вчера.
– Звонили ему? Со всей этой чепухой? Вы представляете, сколько ему лет?
Кончик носа опять побелел.
– Я ничего не говорила об Асбьёрне, – ответила Ингер Йоханне. – По правде сказать, я вообще почти ничего не успела сказать. Он разозлился. Вернее, разбушевался.
– Неудивительно, – пробубнил Гайр Конгсбаккен и снова взглянул на часы.
Ингер Йоханне обратила внимание на то, что у него нет обручального кольца. В его кабинете не было ни одной фотографии. Здесь вообще не было никаких напоминай о людях, кроме книг покойного брата в дорогих кожаных переплётах, ни одной из которых он не читал.
– Я подумала, вы могли бы поговорить с ним, – сказала Ингер Йоханне. – Объяснить ему, что я не хочу никому причинить неудобства. Я лишь хочу узнать, что случилось на самом деле.
– Что значит «на самом деле»? Насколько мне известно, по делу Хедвиг был осуждён какой-то человек. Осуждён судом присяжных! Не должно быть никаких сомнений в том, что случилось! Тот человек был виновен.
– Я в это не верю, – сказала Ингер Йоханне. – И если я смогу воспользоваться теми десятью минутами, которые остались у меня из отведённого получаса, чтобы рассказать вам, почему я…
– У вас нет никаких десяти минут, – сказал он безапелляционно. – Я думаю, нам следует завершить этот разговор. Вам пора.
Он взял со стола папку и начал читать, как будто Ингер Йоханне здесь не было.
– Тот человек был осуждён невинно, – сказала она. – Его зовут Аксель Сайер, и он лишился всего. Если вас это не волнует как человека, то это должно вызвать у вас интерес как у адвоката. Как у юриста.
Не отрываясь от бумаг, он ответил:
– Вы можете нанести непоправимый вред этими вашими спекуляциями. Пожалуйста, уходите.
– Кому я могу навредить? Асбьёрн умер! Семнадцать лет назад!
– Уходите.
Ингер Йоханне оставалось только подчиниться. Молча она встала с места и направилась к двери.
– Вы мне ничего не должны, – сказал Гайр Конгсбаккен твёрдо. – И не приходите больше.
Тёплый ветер гулял по Осло. Ингер Йоханне постояла немного рядом с конторой Гайра, а потом решила пройтись до работы пешком. Она сняла пиджак и ощутила, что вспотела.
С этим делом нужно было разбираться раньше. Сейчас уже слишком поздно. Она расстроилась. Кто-то должен был помочь оправдать Акселя Сайера, когда это было ещё возможно. Когда причастные к этому делу люди ещё были живы. Пока они ещё помнили. Теперь же она всё время будто билась лбом в стену – любая попытка оканчивалась неудачей.
Ей всё это надоело. Сам Сайер не захотел помогать ей. Мысль об Альвхильд Софиенберг заставила сжаться сердце, но она сразу же заглушила в себе обеспокоенную совесть. Ингер Йоханне никому ничего не должна, даже Альвхильд Софиенберг.
Она и так сделала много, гораздо больше, чем её просили.
59
– Вот всё, что мы имеем, – сказал Ингвар Стюбё уныло.
– Ага. – Зигмунд Берли чихнул и вытер нос рукавом. – Боюсь, не особенно много. Чистое досье. Если он и совершал что-нибудь, это было очень давно. Он не сдавал никаких экзаменов ни здесь, ни где-нибудь ещё в Норвегии, но ведь образование, о котором он говорил, он мог получить за границей или…
– Или просто не доучился. Она права.
– Кто?
– Неважно.
Зигмунд опять чихнул и вынул бумажный платок из коробки.
– Простудился, – пробормотал он. – Карстен Осли много переезжал, насколько я понял. Ничего странного, что он перестал сообщать об этом. Бродяга. У него есть удостоверение таксиста. Для Осло. Если это можно назвать образованием…
– Вряд ли. Что это?
