скрытым беспокойством, - что вы с ним говорили так долго на ярмарке?
- Неужели долго? Кажется, я сказала несколько слов. Мне было скучно, Лиза.
- А я подумала, уж не влюбилась ли ты в Котаева, сказала она, помолчав.
- Полно, ты, кажется, сама-то к нему неравнодушна. Признайся, Лиза, неравнодушна?
Лиза тихонько засмеялась и отвернулась.
- Что, небось неправда, не угадала? Что же ты скрытничаешь со мной?
- Ах, Генечка! ведь он прехорошенький! - сказала она, вся покраснев. - Да ты не думай, что я так по уши в него влюбилась… Нет, я немножко… Как он смотрит, Генечка, ужас как смотрит… Ты заметила?
- Нет, не заметила.
- Какая ты рассеянная! А какова у него талия? а? какова? ты, я думаю, и этого не заметила?
- Право, не заметила; я и не посмотрела на его талию.
- Знаешь ли, Генечка, ведь он приедет к нам, он мне говорил.
- Право? Ну вот, видишь ли, значит, он тобой заинтересовался.
- Мужчинам, Генечка, верить нельзя, - серьезно заметила Лиза.
В первое воскресенье поручик явился к обедне в наш приход и был приглашен тетушкой обедать и ночевать у нас, потому что жил неблизко, а вечера наступали ранние и темные. Веселый характер и военные рассказы поручика понравились тетушке.
Лиза, несмотря на свою скрытность, не могла не высказать мне своей радости. Раскрасневшиеся щеки делали ее прехорошенькой, и поручик очень часто на нее поглядывал.
После обеда мы гуляли в саду, Лизе пришлось даже остаться с ним наедине, потому что меня отозвали на несколько времени к тетушке найти какую-то нужную записку.
Я выпросила у тетушки позволение Лизе остаться со мной ночевать, что в последнее время уже случалось не раз, к большому моему удовольствию.
После ужина мы - я, Лиза и гость - опять пошли в сад. Сентябрь дарил нас прекрасными лунными ночами. Звезды ярко блистали на небе, и наш дом, в окнах которого светился огонь, живописно смотрел из больших кленов, сохранявших еще половину своих листьев. Вечерняя тишина изредка нарушалась встрепенувшеюся птицей, испуганною нашими шагами. Лиза и поручик шли рядом. В голосе их слышно было волнение; я видела, как рука его не раз касалась руки Лизы… Я отстала и шла уныло и одиноко по темной аллее.
Мне было грустно. В душе моей рождалась жажда любить и быть любимой. Я не завидовала Лизе: поручик решительно не нравился мне, но душа моя страстно звала и искала кого-то… Удивительно, только в ту минуту я не думала а Павле Иваныче. Другой образ, другой идеал создавался в моем воображении… Совесть упрекнула меня - и я овладела странною настроенностью моей души.
VI
Ночь. Луна бросает косвенные лучи в окна нашей спальни.
- Что ты вздыхаешь, Лиза? - спрашиваю я мою подругу.- Да ты сидишь на постели! Что с тобой?
- Так, Генечка, ничего, грустно, - отвечает она.
- Как ничего, милая моя! ты никогда так не вздыхаешь.
- Ах Генечка! меня очень тревожит одно обстоятельство.
- Что такое?
- Это может погубить меня.
- Ради Бога, скажи, нельзя ли помочь?
- Вот, видишь ли, я не знаю, право, что со мной сделалось: точно он колдун какой! Право, уж я думаю, это недаром, ведь есть приворотные травы… видишь ли, я дала ему записку, он выпросил ее на память моего почерка; не могла ему отказать, точно с ума сошла!..
- Ну, так что же? где же тут беда?
- Ах, какая ты! как где? Да кто его знает? он может показать записку, будет хвастаться…
- Что ты, Лиза! как можно!
- Да разве мало так случается? Когда я гостила у Татьяны Петровны, так был ужасный случай с одною ее знакомой: она также дала записку еще в девушках, потом вышла замуж за другого… Что ж? Прежний-то и прислал мужу ее записку, а тот чуть не застрелил ее. Так и разъехались.
Я содрогнулась.
- Вот, Генечка, какие вещи бывают на белом свете! А я в театре видела, как один муж за платок задушил жену, а после узнал что понапрасну, да и сам убил себя. Я чуть не заплакала. Как она пела: 'Ива, ива зеленая…'.
- Надо непременно достать записку, - сказала я решительно, испуганная. - Хочешь, я завтра выпрошу ее у него?
- Он не отдаст, да и обидится. Нет, нельзя. Вот что: он положил ее в карман жилета, и я видела, как Федосья Петровна раскладывала его платье в зале, подле его комнаты. При ней искать мне было нельзя. Прокрадемся тихонько…
- Ну а если он не спит? - спросила я с ужасом.
- Верно спит. Ведь пробило два часа… Как не спать! Мы сперва у двери послушаем. Ты только проводи меня.
- Милая! как мы пойдем?
- Так и пойдем, ты только проводи меня.
Я встала. Мы скоро оделись и как можно тише добрались до залы.
Лиза,приложила ухо к замочной скважине и отворила дверь; когда уверилась, что все было тихо, она осторожным, но бестрепетным шагом вошла в комнату, отыскала на стуле черный шелковый жилет и, протянув вперед руку с запиской, на цыпочках возвращалась к двери, у которой я стояла на часах. Она, в своем беленьком капотике, показалась мне легким ночным видением.
С тихим скрипом притворяемой нами двери раздался скрип другой двери и шум шагов, но мы находились уже в темном коридоре, следовательно, вне опасности быть замеченными.
Мы пришли в свою комнату торжествующими.
- Рада ты, Лиза? - спросила я.
- Еще, бы не рада! - отвечала она, разрывая на мелкие кусочки записку. - Ну, Генечка, спасибо! сослужила службу!..
- Да что же я сделала?
- Как что! да другая ни за что бы не пошла… Я этого не забуду.
И она поцеловала меня. Эта ласка пробудила всю мою прежнюю нежность к ней.
- Ах, Лиза! - сказала я, обнимая ее, - ты меня уж не так любишь! А я все та же Генечка.
- Чего ты не выдумаешь, Генечка! Я все так же люблю тебя… Ну, слава Богу! достали записку. Веришь ли, как это меня мучило!
- Не напрасно ли ты мучилась? Если он любит тебя, так записки не показал бы никому.
- А кто его знает, любит он или нет!
- Он разве не говорил тебе? Зачем ему лгать?
- Нельзя верить, Генечка, всему, что говорят… особливо мужчины; они часто обманывают нашу сестру.
Мы долго не могли заснуть, и когда нас разбудили к утреннему чаю, на дворе уже побрякивали колокольчики на паре рыженьких лошадок, заложенных в крашеную тележку и готовых умчать от нас поручика, который казался грустным и часто вздыхал, глядя на Лизу.
К великому моему удивлению, Лиза била почти равнодушна и ко вздохам, и к отъезду его; по временам на лице ее проглядывало даже легкое удовольствие…
После завтрака он уехал. Когда колокольчик затих, Лиза, стоявшая задумчиво у окна, сказала,
