что я разрушаю сервировку стола. Я шутливо поморщила по его адресу нос и передала Крису тарелку, наполненную его любимыми кушаньями. Вскоре и Джори присоединился к нам.
Красные настоящие восковые витые свечи догорали. Желатиновые башни начинали оседать и разрушаться. Расплавленный сыр застыл, а подогретые соусы загустели. Шеф-повара с недоумением поглядывали на нас, а я отвернулась, чтобы не оказаться целиком во власти дурных предчувствий.
Все комнаты были в прекрасном рождественском убранстве: уютные, освещенные свечами. Незанятые, предоставленные самим себе слуги начали шептаться — они уже устали от ожидания.
Сверху выплыла Синди в великолепном пунцовом наряде, который сразу затмил мой скромно отделанный бусинами наряд. Ее платье было туго схвачено в талии, на плечах были слои гофрированных оборок, демонстрирующих плечи и составляющих великолепное обрамление для чуть выступающих грудей. Юбка была шедевром гофрировки и заканчивалась водопадом белых цветов, ниспадающих вперемежку с прозрачными кристаллами. В волосах Синди также были рассыпаны белые цветы, и в целом ее убранство напоминало небезызвестное в духе Скарлет О'Хара.
— А где приглашенные? — спросила она, оглядываясь с недоумением, и сияющее выражение ее лица померкло. — Я слушала и слушала сверху, но, не дождавшись звуков музыки, чуть вздремнула, а когда проснулась, то подумала, что пропустила все веселье…
Она сделала паузу, и постепенно страшное разочарование омрачало ее личико:
— Нет, не говорите мне только, что никто не приехал! Я не перенесу этого! — И она трагическим жестом закрыла лицо.
— Никто пока не приехал, мисс, — тактично поправил ее Тревор. — Они, вероятно, сбились с пути; но вам я должен признаться, что вы выглядите сказочно-прелестной, так же, как и ваша матушка.
— Благодарю вас, — ответила Синди, проплыв, как настоящая дама, к Тревору и запечатлев на его щеке дочерний поцелуй. — Вы тоже очень впечатляете. — И Синди, невзирая на изумленный взгляд Барта, побежала к пианино. — Пожалуйста, могу ли я начать? — спросила она у миловидного дирижера, который, кажется, обрадовался хоть какому-то событию.
Синди ударила по клавишам, запрокинула голову и запела: «О, Святая ночь; о, ночь, когда звезды сияют…»
Я с изумлением смотрела на девочку, которую, как мне казалось, знала. Это была нелегкая вокальная партия, но она сделала ее так искусно, так эмоционально, что даже Барт перестал нервно ходить туда-сюда и оторопело взирал на Синди.
В моих глазах стояли слезы. Отчего же ты, Синди, столько времени скрывала такой чудный голос? Сколько в нем было чувства… Музыканты подхватили мелодию, следуя более за голосом Синди, чем за ее игрой.
Когда Синди закончила петь, мы все взорвались аплодисментами. Джори закричал:
— Сенсация! Фантастика! Абсолютное совершенство, Синди! Ах, ты, змея — ты никогда не говорила нам, что продолжаешь заниматься вокалом.
— А я не продолжала. Это я просто выразила голосом то, что ощущаю.
Синди скромно потупила взгляд, затем исподтишка взглянула на изумленное выражение лица Барта. Барт был не только ошеломлен, как мы все, но явно доволен.
Впервые для него было чем восхищаться в Синди. Но улыбка удовлетворения быстро истаяла на губах Синди и превратилась в грустную усмешку, будто она сожалела, что Барт не оценил ранее ее прочие достоинства.
— Я люблю рождественские гимны и вообще религиозные песнопения; они настраивают меня на торжественный лад. Однажды я пела в школе, и учитель сказал мне, что у меня много чувства в голосе, что позволит мне в будущем стать певицей. Но я сама собираюсь стать актрисой.
Смеющаяся и счастливая, Синди развеселила всех нас, и мы стали праздновать Рождество в семейном кругу, игнорируя до поры до времени неприезд гостей. Синди непрерывно играла на пианино и пела.
Но восторг и очарование для Барта уже прошли.
Он вновь и вновь подходил к окнам, торжественный, натянутый, с прямой спиной.
— Они не могли игнорировать мои приглашения, — бормотал он.
Я тоже не могла себе представить, как его друзья по бизнесу решились оскорбить своего наиболее важного клиента. К тому же, весть о роскошных приемах в Фоксворте уже разнеслась, и вряд ли кому-то покажется несоблазнительным такое приглашение.
Барт продолжал строительство своих миражей по обогащению, но пускался в такие способы, которые Крис назвал бы слишком рискованными. Барт рисковал всем и всегда… и подсчитывал доходы. Только теперь я поняла, что у моей матери, вероятно, был тонкий расчет. Если бы она завещала Барту все огромное наследство единовременно, он бы не работал так увлеченно над увеличением наличной доли. А с такими успехами состояние Барта вскоре должно было превысить состояние Малькольма.
Но что значили эти деньги в его теперешнем глубочайшем разочаровании? Он был настолько расстроен, что даже не прикоснулся к еде. Однако обманутые иллюзии он постарался утопить в ликере, и не прошло и часа, как Барт, накачавшись сильными напитками, вновь мерил пол шагами, становясь с каждым шагом все злее и раздражительнее.
Я переживала этот удар как свой собственный, и вскоре, помимо моей воли, по моему лицу побежали слезы.
Крис прошептал мне:
— Нельзя ложиться и оставлять его тут одного. Смотри, Кэти, как он страдает. Но кто-то другой заплатит вскоре за его разочарование.
Минула половина двенадцатого.
К этому времени лишь Синди еще оставалась в хорошем настроении. Музыканты и прислуга были обворожены ею. Когда она не пела, она танцевала с каждым мужчиной в зале, не гнушаясь пожилым Тревором и прислугой. Она делала жесты официанткам, приглашая их присоединиться к веселью, которое, казалось, Синди щедро рассыпала вокруг себя.
— Давайте пить, есть и веселиться! — кричала Синди, улыбаясь Барту. — Ведь это не конец света, братик мой Барт! Что тебя так волнует? Мы слишком богаты для того, чтобы к нам хорошо относились. И взгляни: у нас, по меньшей мере, двадцать гостей. Так давайте же делать праздник, давайте пить, веселиться, есть и танцевать!
Барт пристально взглянул на нее. Синди высоко подняла бокал с шампанским:
— Мой тост — за тебя, брат Барт. За каждую гадость, что ты сказал мне и обо мне, я желаю тебе благополучия, здоровья, счастья, много любви и долгих лет. — И Синди прикоснулась бокалом к бокалу Барта и выпила шампанское. Не угомонившись, она предложила другой тост. — Я вижу, что ты сегодня потрясающе выглядишь, и те девушки, которые не приехали на бал, упустили лучший шанс своей жизни. Так вот мой второй тост: за самого блестящего холостяка в мире! Я желаю тебе счастья, радости и любви. Я бы пожелала тебе успеха, но вижу, что в этом пожелании ты не нуждаешься. Барт напрягся:
— Отчего я не нуждаюсь в успехе? — спросил он.
— А какого успеха тебе еще нужно? Успех приходит вместе с деньгами, а денег вскоре у тебя будет столько, что ты не будешь знать, куда их девать.
Барт склонил голову:
— Я не ощущаю успеха. По крайней мере, успеха своего вечера.
Голос его треснул, и он повернулся к нам спиной. Я вскочила и подошла к нему:
— Потанцуешь со мной, Барт?
— Нет! — резко ответил он, отойдя к дальнему окну. Синди веселилась, как ни в чем не бывало. Я была очень опечалена за Барта, который многое поставил на карту в зависимости от этого вечера. Из сочувствия к Барту мы все переместились в передний зал, сидели там и ждали гостей, которые, видимо, показали нам теперь, что они думают о Фоксвортах, если приняли приглашения, не прислав отказа и не приехав.
Часы начали бить двенадцать. Барт, наконец, отошел от окон и упал на софу, горько взглянув в сторону Джори:
— Я должен был предвидеть это. Они приехали на мой день рождения лишь для того, чтобы видеть,
