Мне было неловко спросить, но совершенно было необходимо знать это:
— Но… вы с Бартом все еще любовники, несмотря на ваши разногласия?
Она решительно потрясла головой:
— Нет! Конечно, нет! Он изменился так, что об этом уже не может быть и речи. Я уже не могу любить этого нового человека. Он выбрал для себя религию, Кэти, и судя по тому, что он говорит, религия будет его спасением. Он каждый день твердит и мне, чтобы я ходила в церковь, больше молилась и держалась подальше от Джори. Если это будет продолжаться, я думаю, что дойду до того, что стану его ненавидеть, а я бы этого не хотела. Все начиналось так прекрасно… Я хотела бы сохранить в памяти это время нашей любви, как засушенный между страницами цветок.
Она встала и собиралась уйти, еще пытаясь улыбнуться. Слезы, которые она осушала скомканным платком, все струились по щекам.
— Если вы хотите, чтобы я ушла с работы, я сделаю это, и вы сможете нанять другую няню для Джори и его детей.
— Нет, нет, Тони, останься, — поспешно отвечала я, боясь, что она и вправду уйдет. Именно теперь, когда я знала наверняка, что она не любит Барта, а Джори потерял надежду на возвращение Мелоди, она была нужна мне. Но Джори все еще думал, что эта девушка — любовница его брата…
Надо было рассказать Джори о перемене в их отношениях. Но даже когда Тони вышла, я все сидела и думала, размышляя о том, как это грустно, что даже обретя любовь, Барт не сумел ее удержать. А может быть, он намеренно уничтожил ее в себе, опасаясь, что любовь поработит его; ведь он нередко обвинял меня в том, что я поработила Криса?
Тянулись бесконечные дни. Глаза Тони более не следили с тоской и любовью за Бартом, умоляя его вернуть любовь. Я восхищалась ее чувством достоинства, ее душевным равновесием, которое она сохраняла и тогда, когда Барт позволял себе оскорбительные выпады в обеденное время, собиравшее за столом всех. Он же и использовал любовь к нему Тони претив нее, уверяя, что она развратная, легкодоступная женщина, не имеющая моральных ценностей, а он был ею совращен.
День за днем, наблюдая, как эти двое все более и более отдаляются, мы с изумлением внимали отвратительным словам, которыми Барт с такой легкостью пользовался для обвинения Тони.
Тони вместо меня играла с Джори в настольные игры, которыми я пыталась его развлечь когда-то, но у нее получалось то, к чему я так стремилась: глаза Джори засияли ярче, и он вновь почувствовал себя мужчиной.
Постепенно дни становились длиннее, и в бурой траве появились зеленые стрелки новых ростков. В лесу зацвели крокусы, а у нас в саду пламенели тюльпаны и цвела ветренница, которую мы с Джори насадили везде, где не росла трава. Мы с Крисом вечерами вновь стояли на балконе в свете нашего старинного друга — луны, а утром наблюдали, как возвращаются на север дикие гуси. Я глаз не могла оторвать от их косяка, исчезающего за вершиной горы.
Жизнь стала веселее, в особенности, сейчас, когда Крис больше не задерживался из-за снегопада в городе на уикэнд. Имея возможность выходить и гулять, мы не действовали друг другу каждодневно на нервы, и напряжение спало.
В июне близнецам исполнилось по полтора года, и они бегали, где хотели, качались на качелях; и как же счастливы они были, когда качели подбрасывали их на безопасную в нашем понимании, но все-таки высоту! Они срывали цветы с лучших моих экземпляров, но меня это не расстраивало: у нас было достаточно цветов, чтобы каждый день украшать ими комнаты.
Барт теперь настаивал, чтобы не только близнецы, но и мы все, включая Джори, Криса, Тони — посещали службу. Казалось бы, это выполнить нетрудно. Каждое воскресенье мы садились на скамьи, поставленные в ряд, и смотрели на разноцветное стекло витража за кафедрой. Близнецы всегда сидели между Джори и мной. Джоэл надевал в эти дни черную сутану. Барт сидел около меня, так сжимая мою руку, будто я пыталась когда-то убежать. Барт намеренно отделял меня от Криса, с которым вместе сидел. Я вполне осознавала, что эти службы устраивались для нас, чтобы спасти нас от вечного горения в аду. Близнецы, как все дети, были неуемны, вертелись, им не нравились долгие скучные службы. И лишь тогда, когда взрослые вставали, чтобы запеть гимн, они с восторгом глядели и слушали.
— Пойте, пойте, — наставлял их Барт, поминутно одергивая детей и наказывая за шалости тасканием за золотые кудри.
— Оставь в покое моих детей! — набрасывался на него Джори. — Они будут петь, когда захотят.
Война между братьями постепенно разгоралась.
И вновь пришла осень, и наступил День всех Святых, когда мы взяли детей за крошечные ручки и повели к соседу, которого считали «надежным» в отношении сплетен; он не мог разоблачить наше семейство. Там им вручили их первые подарки, и всю дорогу домой они прыгали от радости, что у них в руках первые их собственные шоколадки и по две упаковки жвачки.
Пришла зима, наступило Рождество, а затем Новый год — но ничего особенного не происходило, потому что на этот год зимой Синди не прилетела. Она была слишком занята своей начинающейся карьерой, поэтому лишь звонила иногда да писала короткие, но информативные письма.
Барт с Тони теперь вращались как бы в разных вселенных.
Может быть, не одна я догадывалась, что Джори глубоко влюблен в Тони. Теперь его ничего не смущало, потому что все попытки наладить отношения с братом ни к чему не привели. Я не могла ни в чем обвинить Джори; думаю, его не обвинил бы никто после того, как Барт увозил жену больного брата с собой в ресторан, после того, как он соблазнил ее. Он и сейчас старался удержать Тони просто из-за того, чтобы она не досталась брату. Теперь он вновь обратил на нее внимание…
Любовь придала жизни Джори новый смысл. Это было видно по его глазам; по появившейся у него привычке вставать рано и с утра делать изнурительные упражнения. Тренировками он достиг того, что начал стоять на ногах, держась за брусья. Как только наступило потепление, он начал плавать в нашем бассейне по утрам и вечерам.
Тони отрицала, что рада новому вниманию Барта, но возможно, все еще ждала, что Барт предложит ей замужество.
— Нет, Кэти, я не люблю его больше. Я просто жалею его, потому что он не может найти себя и не знает, чего желать в этой жизни, кроме денег, денег и еще раз денег.
Мне не раз приходило в голову, что Тони неожиданно так же оказалась в плену у этого дома, как и мы все.
Религиозные церемонии по воскресеньям заставляли меня нервничать; я уставала и временами пугалась сходства Джоэла с другим стариком, которого видела в жизни лишь раз. Страшные слова вылетали из слабых уст: дьявольский посев, дьявольское отродье. Семена зла, упавшие в дурную землю. Даже безобидные мысли расценивались как порочные, и они были так же наказуемы, как дурные поступки. Что же было безгрешным для Джоэла? Ничто. Абсолютно ничего не было без греха.
— Не станем больше посещать эти службы, — твердо сказала я Крису в один день. — Было глупо идти на поводу у Барта и пытаться угодить ему. Мне не нравятся идеи, которые Джоэл пытается посеять во впечатлительных детских душах.
Крис согласился со мной. Мы отказались отныне участвовать в «церковных» службах и позволять детям выслушивать все эти выкрики об ужасах Ада и наказании Божьем.
Как-то раз Джоэл пришел на детскую площадку, где была песочница, качели, карусели — все, что любили дети. Был жаркий июльский день. Джоэл выглядел очень благообразно и даже трогательно, пытаясь играть с детьми и заинтриговав их фокусами с веревочкой. Они покинули песочницу с ее солнечным экраном и уселись рядом с Джоэлом с надеждой завести нового друга.
— У дедушки есть много интересного для детей. А знаете ли вы, что я умею делать самолетики и кораблики из бумаги? И кораблик можно пустить на воду.
Дети изумленно смотрели на него, округлив глазенки. Мне это все не понравилось, и я нахмурилась:
— Поберегите лучше свою энергию для написания новых проповедей, Джоэл, — сказала я, смело встретив взгляд его водянистых глаз. — Я устала от старых проповедей. Кстати, почему вы не используете Новый Завет? Перескажите-ка лучше его Барту. Христос был рожден. Он прочел перед народом свою
