за хозяйку.
— Безобразие! — сказала хозяйка. — С таким огромным Псом – и без намордника, без поводка! Вот я сейчас милиции вызову!
— Ась? — переспросил Ратибор. Он не знал слова 'милиция'.
Крыс что-то там нашептал ему в ухо, и Ратибор с облегчением и улыбкой выдохнул:
— Не надо эту самую… ми-ли-цию. У меня звери ученые, из этого самого… Из циркуса!
Старушка по-прежнему перегораживала вход и смотрела на нас с недоверием.
А старушка, надо вам сказать, была совсем не сухонькая и не тощенькая – достаточно огрядная, чтобы мимо нее можно было протиснуться Псу или Ратибору.
— А куда вы это, молодой человек, со всем этим зверинцем, то есть цирком, претесь? — подозрительно спросила она.
— Ась? — переспросил Ратибор.
Я лихорадочно соображал, как нам эту самую старушку обезвредить. Чихать на нее бесполезно – от моего чиха с ней начнут случаться мелкие неприятности, но с места она при этом не сдвинется, то есть не обязательно сдвинется. Я мог бы ее заступорить – то есть наложить заклинание ступора, но это тоже с места ее не сдвинет, а даже и наоборот. Зациклить ее, чтобы она начала думать о чем-нибудь своем и забыла про нас, я никак не мог – во-первых, потому, что пока что плохо умел это делать, а во-вторых, нужно было, чтобы старушка на меня посмотрела. И не просто посмотрела, а в глаза. А старушки, как правило, не имеют желания обмениваться взглядами с какими-то там котами.
Крыс тем временем пошептал в Ратиборово ухо и Ратибор с готовностью сообщил:
— А я к вашему соседу, как бишь его там…
Ха!
Я придумал, как обратит на себя внимание старушки!
— К Бублику, — подсказал я. — Не напомните ли, в какой он квартире живет? — и, обогнув Пса, уселся перед самым носом старушки, чтобы словить ее взгляд безо всяких помех.
Ага – размечтался! Старуха глазом не моргнула, бровью не повела в мою сторону и, как прежде пялилась на Ратибора, так и продолжала пялиться и отвечала на мои слова не мне, а ему, Ратибору:
— Сколько это может продолжаться! То оргии пьяные, девки какие-то, дружки, теперь еще и звери! Любитель животных, скажите пожалуйста! Галку сегодня притащил, каркает так, что в моей квартире слышно, и мурашки по коже бегают! Теперь еще этот туда, с целым звериным выводком! Как еще крокодила с собой не притащили, раз из цирка!
— Каркарладила у нас нету, — вздохнул Ратибор, — а то мы бы с радостью… Я его в глаза и не видел никогда, только на картинке…
Крыс дернул Ратибора за ухо и что-то взволнованно зашептал, размахивая правой лапкой – левой он крепко держался за воротник Ратибора.
— А, ну и в зопарке, — добавил Ратибор. — Зубищи у него!.. А зачем тебе каркарладил?
Старушка подскочила на месте – как подскакивает теннисный мячик – и заорала:
— Хам! Он еще грубит! И издевается!
Но тут подоспела пятая колонна – даже целых две пятых колонны: одна – в подмогу этой тетки, вторая – в помощь нам.
Местные собаки наконец обнаружили нарушение прав на их территорию и подняли лай. Правда, они предусмотрительно держались поодаль, метрах в пятнадцати. Выстроившись полукругом, припадая к земле и отставив зады, они самозабвенно поливали противника (то есть нашего Пса) оскорблениями. Такая вот акустическая атака.
А старушка уже и руки распустила – она пыталась закрыть за собой дверь и локтем отпихивала Ратибора, чтобы он не зашел в парадную. Собачка, которую она взяла подмышку, тявкала и старалась ухватить Крыса за хвост. Но у нас тоже появилась мощная поддержка: из парадной, в которую нас не допускали, кто-то пытался выйти, так что дверь распахнулась, и старушка полетела бы на землю, если бы Ратибор не успел ее подхватить. Правда, сам он при этом не удержался на ногах и сел, потеряв при этом Крыса. Старушка по инерции уселась сверху, чуть не раздавив бедного Ратибора и потеряв собачку. Собачка с визгом покатилась кубарем, вскочила на лапы, помотала головой, оклемалась и бросился за Крысом, Крыс кинулся в парадную, и дверь перед носом собачки захлопнулась. Собачка заскулила, закружила на месте и, кажется, хотела обратить свое внимание на меня, однако тут наш Пес сказал (не гневно, но очень спокойно и с достоинством): 'ГР-Р!' — что в переводе означает: 'Пошла прочь!' Ну, или 'Пошел!' — собачий не различает полов. Собачка кинулась спасаться к старушке на руки, с жалобным повизгиванием, поскуливаньем и потявкиваньем. В вольном переводе: 'Меня обидели! Меня прогнали! Помогите! Спасите!'
— Спасибо, Пес, — вежливо поблагодарил я. На кошачьем, разумеется. — Однако не стоило беспокоиться – я и сам вполне справился бы. С этой-то…
Пес в ответ пробурчал (разумеется, на собачьем):
— Знаю я, как ты справляешься. Я его, дурака, пожалел…
Тем временем – пока мы с Псом разбирались с этой заядлой собачкой – старушка уже слезла с Ратибора, отряхнулась, подхватила на руки своего песика и все это время продолжала кричать, грозить небесными карами и земной милицией и Ратибору, и его, как она выразилась, 'дружкам', и пропойце Бублику, и даже всему зверинцу.
То есть нам.
'Дружки', трое молодых парней, гыгыкали, переглядываясь, а один из них спросил:
— А кто это Бублик? И мы-то тут причем? Мы просто выйти хотели…
— Шляются тут всякие… — пробурчала старушка и удалилась, шаркая. При виде четырех молодых парней старушке, должно быть, стало боязно. Собачка у нее подмышкой еще немножко потявкала: 'Хулиганы! Негодяи! Милиции на вас нет!' – на собачьем, разумеется. Потом успокоилась.
Местные псы, заинтересованные этой сценой, замолкли и сели на хвосты – наблюдать, что будет дальше.
Ратибор поднялся с земли, отряхиваясь.
Я вспрыгнул к нему на плечо
— Дверь-то захлопнулась! Попроси, чтобы тебе открыли, — прошептал я ему на ухо.
— Э-э… Добры молодцы, — начал было Ратибор, но я дернул его за ухо:
— Не так! Скажи: 'Ребята, откройте мне дверь. Пожалуйста',
Ратибор послушно повторил мои слова.
Парни, уже отошедшие на несколько шагов, обернулись.
— А у нас ключа нету, мы не здешние, — сказал один из них. — Мы из облэнерго, счетчики проверяем…
И ушли.
— Да ладно, — сказал Ратибор, — я и сам справлюсь! Смотри, Кот Котофеич, и учись!
Но опять не случилось — дверь распахнулась сама собой, и из парадной выглянул Крыс.
— Ну, и долго вы будете копаться? — спросил он, пошевелив усами. — Сами меня торопили, а сами…
И мы наконец вышли на финишную прямую, ведущую к цели нашего похода.
Каждый человек должен жить, и пусть живет!
Ох уж эти старушки!
