часов 25 минут.
'Сегодня здесь единогласно избран Гергей Капуцан, (либ. парт.)'.
Я даже вздрогнул. Боронто! Ведь это же округ Меньхерта Катанги! (Надеюсь, и вы не забыли знаменитого члена комиссии по наблюдению за соблюдением.)
А-я-яй, что такое с этим округом, вернее, с Меньхертом Катанги, приключилось? Неужели провалился наш бравый патриот? Невероятно. Что Кларика скажет? И министры? И что теперь с протоколами будет? Неужто в этой стране больше ничего святого нет?
И кто такой этот Гергей Капуцан, новый депутат от Боронто?
Я так громко размышлял вслух в вагоне-ресторане за бутылкой трансильванской 'леаньки',[116] что мой визави — дочерна загорелый человечек с оспинами на лице — почел долгом отозваться.
— Чудесная погода, — сказал он, вытирая платком потную красную шею.
— Лето настоящее, — рассеянно ответил я.
— Астрономы говорят, созвездие какое-то землю к себе притянуло. Поэтому и жара такая.
— Гм.
— А я сразу сказал, когда этот холодище в июне завернул: 'Не горюй, ребята. Никуда они не денутся, ни лето, ни зима. Свое все равно возьмут'.
И он глянул на меня искоса, проверяя, расположен ли я разговаривать. Но я упорно читал газету, никак не откликаясь на его метеорологические наблюдения.
— Вас, сударь, кажется, выборы интересуют, — продолжал он, не отступая от своей цели. — Мы тоже вот послали в парламент этого… Капуцана…
— Капуцана? Значит, вы из Боронто?
— Прямо оттуда.
Тут только я заметил легкий армянский акцент в его речи.
— Да? И какой он из себя, этот Капуцан?
— Какой?.. Обыкновенный армянский человек… Вот хоть вроде меня.
Я посмотрел на него внимательней. Небольшого росточка, лет тридцати пяти, глаза живые, сообразительные. Костюм модничающего провинциального кавалера: все с иголочки и с преувеличенным шиком. В белом атласном галстуке — булавка подковкой, на ней брильянт посверкивает.
— А до этого кем он был?
— И до этого армянин был.
— Нет, я не о том: кто он — адвокат, врач или торговец?
— Он очень порядочный, исключительно порядочный человек, — почти с умилением сказал пассажир. — Адвокат и умница… ба-альшая умница…
И брови у него всползли чуть не до самых волос.
— Говорят, у армянина, кто б он ни был, всегда складной метр из кармана выглядывает.
Собеседник мой от души посмеялся этому замечанию.
— А что вы думаете? И выглядывает! Неплохо сказано, черт побери, честное слово, неплохо. Но Капуцан не такой; он ба-альшую карьеру сделает, наверняка сделает.
— А почему Катанги провалился?
Мой спутник, оживившись, поднял голову.
— Странная история, — осклабясь, сказал он. — Очень-очень чудная история.
И он рассказал, что недели за три до выборов в «Баранто» (трансильванского армянина издали можно узнать по этому 'аканью') пожаловала госпожа Катанги ('ох, какая дамочка, скажу я вам'). Она нанесла визиты всем влиятельным лицам, умоляя не выбирать ее мужа в депутаты.
— И ей уступили, конечно?
— Бесплатно! Из любезности! — хвастливо вскричал рябой человечек, желая, вероятно, подчеркнуть, что в Боронто еще нет коррупции.
— Странно. Что же могло побудить к этому госпожу Катанги?
Чудной пассажир рассказал, что комедия с квартирой вконец ожесточила Кларику, и она пожаловалась боронтойским дамам, что из-за этого депутатства муж совсем семью забыл, пьяницей сделался, а она из-за его лживых писем — посмешищем для всей страны. 'Верните мне мужа, а детям — отца!' — так молила она. Женщины приняли ее сторону. Курица курицу всегда поймет, а чего курам захочется — петух добудет. И когда через неделю Катанги явился с флагами, все уже было кончено. Бывшему депутату коротко и ясно дали понять, что ему тут больше делать нечего.
— Жаль, жаль, — вздохнул я. — Бедный Менюш!
— А он кто, родственник или друг ваш? — осведомился незнакомец предупредительно.
— Нет, просто мы коллеги были, — ответил я уклончиво.
— Ого-го! — вскочил мой рябой компаньон, сверкнув глазами и радостно ударяя своей твердой ладошкой по моей. — Что же ты молчишь, такой-сякой? Уселся — и ни гугу. Ай, скромник! Тут, понимаешь, ждешь не дождешься, когда свой брат депутат повстречается. А этот законодатель сидит, понимаешь, и другого законодателя узнавать не желает. Вот судьба свела! Как звать тебя, дорогой?
Признаться, столь бурная радость меня немного ошеломила. Но почему в конце концов не быть «новичку» на седьмом небе, пока его не обломала суровая действительность? Почему его радости должны быть такими уж скромными? Ведь за них хорошо заплачено.
Я назвал себя.
— Ах, такой-сякой! — вскричал он. — Читал, читал, как же… но что — хоть убей, не помню.
— Ну, а сам-то ты кто?
Он запнулся было, словно смутясь, но потом разразился неистовым хохотом.
— Да Капуцан, ха-ха-ха… Ну да, Капуцан, хи-хи-хи… Как же ты не догадался, хе-хе-хе… Ловко подшутил, а?
И он нажал кнопку звонка. Подбежал подобострастный служитель в ливрее табачного цвета.
— Шампанского сюда, ты!.. Вот встреча так встреча. Прямо на картину просится. Недавно я на одной точно такую же видел… Погоди, на какой же это?.. Да, да, французского, amice [Друг, дружок (лат.)].
До самого Коложвара проговорили мы с моим новым коллегой. Никак он меня спать отпустить не хотел — все грозился упрашивал подождать, до полусмерти замучив разными глупыми замечаниями и вопросами, которые занимают теперешних «новичков». Какой оклад у депутата? (Перевернись в гробу, старина Деак!) Нельзя ли поскорей в комиссию по общеимперским делам попасть — к этому-де у него наибольшее призвание? ('Тут мне удалось бы кое-что сделать, — с величайшей скромностью говорится в таких случаях. — По-моему, во мне что-то есть'. Но я-то уже успел убедиться, что ничего особенного не бывает в моих уважаемых коллегах, а если и есть, так уж хоть бы совсем не было.)
Капуцан спросил еще, правда ли, что к министрам на «ты» обращаются.
— Правда.
— А я думал, только когда никто не слышит.
— Ах, Гергей, Гергей! Когда никто не слышит, не только министра — жену его можно на «ты» называть.
— Вот это я понимаю, конституция! — восхитился Капуцан, с сияющим лицом опрокидывая пенистый бокал шампанского.
Любопытство и жадность так его и распирали, выглядывая из глаз, изо рта, из ушей. Удивительной, поистине магической привлекательностью обладает это несчастное депутатское звание! В анналах сохраняется имя некоего Бодулы, который до самого конца прошлой сессии не спал, чтобы и по ночам ощущать себя депутатом, подольше в лучах собственной славы погреться. Капуцан тоже не хотел на боковую: ведь ничего похожего на эту сказочную явь нет на складах Морфея. Что ему даст сон? Отдых? Но Капуцану не отдых нужен. Сначала он мандатом хочет насладиться.
Любой пустяк его интересует, все ему знать нужно. Где вы, депутаты, обычно ужинаете? И чем вы, депутаты, по вечерам обыкновенно занимаетесь? А спите сколько в сутки? И правда ли, что на заседаниях кабинета только депутаты имеют право присутствовать? А королю вас представляют перед тронной речью? А министры в клубе каждый вечер бывают? И что делают? А обеды король когда дает? Депутатов, конечно, по алфавиту приглашают? А на заседаниях кабинета всем можно выступать? (Можно, да не полагается.) Ну,
