— А кашель как?
— Не прошел еще.
— Ну сам собой пройдет, раз причины не будет. А мама?
— Она наверху, в своей комнате.
— У меня как раз семь минут осталось, чтобы засвидетельствовать ей почтение.
— Господи, как вы спешите.
— Что поделаешь, долг прежде всего. Но завтра-послезавтра я надеюсь улучить еще минутку и заглянуть к вам. Итак, подымемся к баронессе. Разрешите предложить вам руку?
Какая-то особенная, мягкая истома исходила от всего ее существа, а походка была мерная, ритмичная. Просто вальс, а не походка.
Весь фасад 'Мраморной богини' оплетали розы. Тысячи их свешивались со стены, нависая над входом. Доктор машинально сорвал полураспустившийся бутон и продел в петлицу.
— У, какой вы, — надула губки Клара, подымаясь по вестнице, — мой бутон сорвали, второй уже день passe ich auf ihn [Слежу за ним (нем.)] (Клара любила мешать языки) и сегодня не тронула, хотела, чтобы он подрос немножко, а вы хвать у меня прямо из-под носа.
Этот игривый тон несколько озадачил Менюша, но делать нечего: он вынул бутон из петлицы и, сам выходя из своей роли сурового эскулапа, с некоторым подобием галантности подал Кларе:
— Вот ваш бутон! Не плачьте!
Клара, улыбнувшись, воткнула его в густые белокурые волосы.
Когда на следующий день наш герой нанес дамам визит, слегка увядший бутон стоял в стакане с водой. Но Менюш в своем положении так же мало думал о флирте и любви, как приговоренный к повешению о будущем урожае. Наверно, он просто не заметил чести, оказанной его бутону.
Бланди еще недель шесть оставались в Приксдорфе, часто встречаясь с доктором, который чуть не каждый второй день заезжал к ним, но всегда на минутку, по своему обыкновению. Виделись они и за обедом в отеле 'Золотое яблоко', но тоже мельком. Ел Катанги второпях, и уже за вторым блюдом за ним обыкновенно прибегал его запыхавшийся лакей. Баронесса, любившая поболтать, никогда не могла наговориться вволю. Только начнет, а тому уже пора. Постепенно она совсем к нему охладела.
— А, поди ты с доктором своим, — отмахивалась она от дочери. — Препротивный, расчетливый субъект, прилип к своей медицине, как змея к эскулапову посоху.
— Но он интересный мужчина. И деньги у него, наверное, есть.
— Кто его знает.
— А нет, так будут. И потом воспитан, anstandig [Приличный, благопристойный (нем.)] и с красивым дворянским именем. Король Янош из него чудо что сделал бы.
— Смотри, найдет коса на камень.
— Смелость города берет!
Старая баронесса неодобрительно покачала головой.
— Как ни плети паутину, камень самую крепкую прорвет, запомни это, Клара!
Но дочь отвернулась упрямо.
— У тебя ни капли выдержки нет, мама, ты хочешь, чтоб жареные голуби сами тебе в рот влетали, да еще нашпигованные!
— Ну, твоего голубка я и на необитаемом острове не пожелаю.
— Дело вкуса.
— Язычок придержала бы, востер больно.
— В тебя уродилась, мамочка.
Так частенько пикировались маменька с дочкой, которая за последние две-три недели совершенно излечилась от своего катара. Лицо у нее посвежело, порозовело — сделалось совсем как 'фаршированный голубочек', по определению одного ее поклонника, офицера, а гибкое, стройное тело целых десять кило прибавило, судя по санаторным весам.
— Если б еще питание получше! — жаловалась баронесса доктору. — А то здесь бог знает чем кормят. В следующий раз, если жива буду, со своим поваром приеду.
Доктор при этих словах быстро поправил очки, а Клара поблагодарила мать растроганным взглядом: 'Спасибо за помощь, мамочка'.
К приксдорфским рестораторам баронесса Бланди вообще питала непреодолимое отвращение, искренне радуясь, что раскусила их махинации и по погоде может предсказать меню на завтра. Ветрено было — она яблочные пироги пророчила, потому что много яблок зеленых посбивало; дождь лил — и она была готова поклясться, что 'кайзершмарн'[23] сделают: не станут же эти живодеры выбрасывать булочки, размокшие на столах.
Никакого особого любопытства к личным делам баронессы герой наш не выказывал. Трудно сказать почему: из благовоспитанности или просто из равнодушия. Кто он: тонкая бестия пли Бланди его вообще не интересуют? Кларика много раз задавалась этим вопросом.
Но так как баронесса сама была разговорчива, ему волей-неволей довелось узнать кое-что. Иногда он и сам спрашивал но только если разговор наводил его на это.
Так он узнал, что Бланди живут в Клагенфурте (плохо дело: Клагенфурт — это вице-Грац, город важничающих бедняков); что барон Бланди изволил отойти в лучший мир несколько лет назад (если вообще существовал — на водах поневоле Фомой неверующим станешь!); что баронесса часто гостила в Венгрии у бездетного брата — и тут мимоходом было упомянуто, что Клара его крестница и единственная наследница. Ах, бедняжка, как жаль, что она женщина!
Доктор вежливо полюбопытствовал, почему уж так жаль.
— Товар такой у ее дяди, — усмехнулась баронесса, — только для мужчин годится.
— Он торговец?
— Скорее, фабрикант.
Доктор не допытывался больше, подумав, что дядя, наверное, фабрикант курительных трубок. Баронесса, словно угадав его мысли, добавила, обращаясь к дочери:
— А спрос-то ведь растет на дядину продукцию. Сегодня уже по двадцать тысяч штука идет.
Но доктор не расспрашивал, решив, вероятно, ну, значит, судостроитель, и удовлетворясь этим.
— Зря только порох переводить, — не преминула заметить баронесса по его уходе — вполне резонно, впрочем. — Ни огня тебе, ни дыму.
— Ничего, мамочка, и сырой табак загорается. Уж я-то знаю, сколько раз пробовала. Просто спичек побольше нужно — вот и все.
— Сегодняшняя не загорелась.
— Мало фосфора было.
Дело же заключалось в том, что упоминание о фабриканте очень благоприятно повлияло на доктора Катанги — но только в одном определенном смысле. Виды его на Бланди не шли дальше гонорара. 'Если у этих Бланди дядя фабрикант, значит — они люди надежные, хотя с таким же успехом и князя Лобковица[24] можно в свои дядья произвести. Но, в общем, это реально, и я должен кругленькую сумму получить'. Нечто в этом роде вертелось у него в голове.
Но сколько именно? Наш герой на пятьдесят форинтов рассчитывал: это прилично, хоть и не по- княжески, — широким жестом была бы сотня.
А она, видит бог, ему нужна. От сорока пятидесятифоринтовых билетов, которые он привез из Кашши, только один оставался — 'последний из могикан'. Через пару деньков нечем будет машину подмазать, и она встанет.
Правда, именно врачу легче всего выжать новую смазку, заявив больному: 'Вы поправились, завтра можете уезжать', — а если тот не прочь еще остаться для собственного удовольствия, припугнуть: 'Этот климат вам вреден', — за чем последует неизменный конверт с деньгами. Но для этого пациенты нужны, а у доктора Катанги их, кроме Бланди, всего четверо-пятеро было, да и те недавние.
Ничего другого не оставалось, как в один прекрасный день отправить Бланди домой.
— Барышня уже здорова. Врачебная помощь ей больше не нужна.
В голосе его даже печаль послышалась. Как-никак Клара — его первая пациентка; к ней он питал своего рода слабость. Не мешало бы ей, конечно, еще недельку-другую здесь, среди сосен, провести, а вот
