Эпистолы: друзьям моим единственным

Непонятно только. Но кто их, ветра, понимает?
И не знаю, что там, в безветрии, ей не хватало,
Только эта девочка ветреной девочкой стала.
Все искала ветер, шептала в похожие спины:
«Обернись, мой ветер!»
А он обернется… Мужчины…

2

Как-то пролетала сквозь облако с тайной улыбкой —
Привязалось облако к девочке тайною ниткой (Просто улыбалась, по ветру иль так, без причины).
Привязалось облако ниточкой из сердцевины.
Вот такая музыка, девочка — облако следом,
Августином, голубем, ангелом, просто соседом.
Обнимать пыталось, да облаку — как обнимать?
Понимать пыталось, да девочку — как понимать?
Напевает что-то… Как хочешь ее понимай:
баю-бай… баю-бай…

,

* * *

Птицу найдешь — как звать, не спросишь.
Птице — ей что ж, коли в небо подбросишь?
А с подругой дела, все глаза попрятали…
Углядел, что весела, не спросил — крылата ли.

Птицу поднимешь — голова кружится,
Птицу подбросишь — вот она и птица!
А подругу найдешь, в чисто поле выйдешь,
В небо подкинешь, а она — подкидыш…

,

БЕСКРЫЛЫЙ ВЕТРЯК В ДЕЛЬТЕ ДОНА

Я спросил его: «Помнишь?
Ты помнишь еще Дон Кихота?
Он с бедою, с надеждою, с пыльной пехотой
В сорок первом ушел из села…
Как его Дульсинее — ты помнишь? — в пургу и разлуку
Ты отдал на растопку свои дорогие крыла?»

Я спросил его: «Помнишь,
Как ты опознал их по звуку —
По шуршанию дыма, с ладящего, словно зефир?»
(Эта женщина выжила. Полная чаша. И мир…)
Я спросил его: «Нешто,
Пока перемалывал эту военную муку,
Ты крылатую память людскую истер жерновами до дыр?»

Он ответил: «…Все бредишь, поэт, о севильях?..»
И умолк. Только лязгнуло эхо впотьмах.

Я прислушался — дон! —
Будто ветер бездомный стучится,
как память о крыльях.
Я прислушался — дон! —
Будто море, как память о небе, бушует в камнях…

,

ВНАЧАЛЕ ЯБЛОКО

Вначале яблоко… Здесь возникает плод
Из ничего, из света, из причины.
Она его торжественно берет
И проникает в плоть до сердцевины.
Вначале яблоко… Я помню этот жест
В тот смутный день судилища Париса.
О, как она свой приз достойно съест,
Раскинувшись под сенью кипариса.
И, вытряхнув три сердца на ладонь,
Сердца опустит в жертвенный огонь.
Вначале яблоко… Я помню вкус его
И запах на губах, и то мгновенье —
Грехопадение, и грехоискупленье,
И низость всех времен, и торжество.

…Библейские глаза твои люблю
За страстный час, за изгнанность из рая,