группы единственные почти без помех прорвались к ограде комплекса, но оказались слишком близко к излучателям и теперь отбивались от стай обезумевших псевдособак.
— Черт, «Ветер», прикройте нас!
Первая двойка Ми-24 прошла на бреющем над комплексом ведя огонь из пулеметов. Наперерез им летели пули и дымные стрелы противотанковых ракет.
— Внимание, «Ветер», это «Каскад», немедленно, повторяю, немедленно прекратите огонь из тяжелого оружия! Ни в коем случае, излучатели не должны пострадать! Подтвердите приказ!
— «Каскад», я «Ветер Старший», приказ понял. Отставить огонь.
Григорьев отполз под защиту стены, пока Васин поливал вышки длинными очередями из «Печенега». Медик полз вслед за командиром, Алексеев замыкал тройку. Ему в душу только что закралась подлая мысль, что их предали. Вертолеты беспомощно кружили в небе, не имея возможности поддержать огнем, а враг, почувствовав свою силу, усилил натиск. Ну, уж нет. Драться их учили всерьез. Алексеев вскинул свой «Абакан».
Выстрел из подствольника разметал первую вышку и похоронил засевшего на ней снайпера. Васин вскочил на ноги и перенес огонь на вторую. Алексеев заметил, как из нее выпало изорванное пулями тело и это стало сигналом. Он подкатился к ограде и установил у стены связку пластита.
— Берегись!
Взрыв выворотил стену, снеся почти три секции. Вовнутрь полетели дымовые шашки и пятерка, опустив дымчатые забрала шлемов своих бронекостюмов «Скат» устремились вперед.
Сопротивление «Монолита» ослабло. Третья и четвертая группы вырвались из охваченного пламенем административного здания и вдоль железнодорожных путей двинулись к входу в потерну, которая вела в подземный лабораторный комплекс.
Истребив своих противников, к ограде вышла первая группа. Они потеряли двоих бойцов и теперь представляли скорее моральную поддержку, чем реальную боевую силу. Грохнул еще один взрыв и на территорию комплекса ворвались пятая и шестая группы.
— Выброс…, — вдруг одними губами проговорил Медик.
Алексеев обернулся на него, мол, что ты городишь, он сутки назад был, рано еще, но слова застряли в горле, когда он увидел лицо парня. Серое, что было заметно даже сквозь дымчатое забрало бронешлема.
«Монолитовцы» наседали со всех сторон, зажимая группу у вагона, в десятке метров от потерны, но вдруг стрельба прекратилась. Едва высунувшись из-под рельсы, Алексеев заметил, что противники, только что остервенело поливавшие солдат огнем, оборачиваются в сторону ЧАЭС и опускаются на колени.
— Черт…
Спецназ просто остолбенел. Неведомая сила вытаскивала их из укрытий, и ставила их на ноги. Всплески излучения из антенн окрасились красным, затем в мир вернулись краски — желтизна искаженного восприятия исчезла и со всех сторно на солдат обрушилась блеклая пустота умирающего мира. Земля вздрогнула. Алексеев устремил взгляд к горизонту, где за далекими серыми коробками многоэтажек возвышался силуэт АЭС. Над ней взметался желто-красный в черных проплешинах фантом ядерного гриба.
— Выброс…
Мощный удар бросил офицера на колени. Небо завертелось и стало кроваво-красным, и Алексеев заорал, чувствуя неодолимое желание сорвать шлем и бежать, куда глаза глядят. Остальным было еще хуже. Медик, так и не совладав с эмоциями, рванулся в сторону и угодил в Электру — клубок молний растрепал парня на хлопья пепла. Григорьев вздрогнул пару раз, снял шлем — его лицо покрывали уродливые язвы — и вдруг, так же, как и «монолитовцы» торжественно опустился на колени и поклонился далекому Взрыву. Васин наоборот зло поднял оружие и что-то несвязно бормоча, побрел в сторону, приволакивая оби ноги. Тоже было и с остальными: кто-то на глазах превращался в зомби, другие становились «монолитовцами», третьи бросались в аномалии. И только старлей оставался прежним. Прежним ли?
Отбросив автомат, Алексеев вскарабкался на вал потерны и побежал вдоль забора к дыре, то и дело вздрагивая. Фантом ядерного гриба звал его, настойчиво впивался в уши, а шум излучателей обратился в органный гимн. Офицер не разбирая дороги, вылетел за пределы периметра и покатился под уклон. Корчась и вздрагивая от невидимых ударов…
… Сознание вернулось как вспышка молнии. Я сел и осмотрелся. Мертвый кровосос, разодранная нога. Сразу все вспомнилось. Но из головы не шел сон из забытья. Давно мне не вспоминалась та операция. Наверное, потому, что я сам выбросил, вычеркнул ее из жизни.
Не потому, что она меня пугала, просто это была та жизнь, к которой возврата больше нет.
Меня, избитого и окровавленного, на опушке Рыжего леса нашел сталкер Отец Диодор спустя несколько часов после Выброса. Наверное, хорошо, что именно он — любой другой с радостью пустил бы мне пулю в голову — к армейцам в Зоне относились хуже, чем к собакам — и разжился бы моим снаряжением. А Отец Диодор был из тех, кто, без необходимости, не стреляет даже в кровососов. Только из самообороны. Он привел меня в себя, оказал первую помощь. Исповедал, причастил, а затем дал выбор. Оставаться здесь и ждать помощи или идти с ним: сперва в Лиманск, а оттуда на Болота к Доктору. Что мне оставалось? После выброса во мне что-то сломалось, я по-другому взглянул на свою жизнь и вообще на Зону. И пошел со сталкером. Именно он на неделю стал моим учителем. Учил видеть и обходить аномалии, чувствовать приближение монстров и уклоняться от схваток с ними. Приходить на помощь и делиться хабаром. Не возвращаться тем же путем, что пришел и не оглядываться назад. Затем он привел меня на Болота.
У Доктора я прожил еще три недели. Его очень заинтересовало то, что я был единственным из всей группы, кто пережил Выброс. Не раз и не два он дотошно расспрашивал меня о подробностях гибели отряда, не замечая, что раз от раза я рассказываю со все большим безразличием. Наблюдал за мной во время выбросов.
А я наблюдал за его буднями. Сталкивался с зомби, бюрерами, контролером. Однажды стал свидетелем вообще жуткой сцены. На болота приползли двое — окровавленный сталкер и намертво вцепившаяся в него псевдособака. И неизвестно, чья больше была заслуга, в том, что они дошли к Доктору.
Доктор за неделю выходил их и отпустил, после чего подозвал меня к окну посмотреть на прощание. Они долго стояли и смотрели друг на друга — сталкер едва не убивший собаку и собака едва не прикончившая сталкера. Затем сталкер достал из кармана кусок бутерброда и протянул псевдособаке, потрепал жесткую щетину на ее уродливой голове и, не оборачиваясь, ушел. А Доктор сказал, что еще двое отыскали свой Путь.
Именно у Доктора я окончательно уяснил, что убивать созданий Зоны нужно только из самообороны. Человек, одинаково старательно лечивший и людей и монстров, настолько выбивался из всего этого безумного мира, что что-то во мне снова сломалось. Он предлагал мне связаться с военными, чтобы меня забрали. Но я остался. Наверное, навсегда.
Позже, простившись с доктором, оставив ему свой бронекостюм «Скат» и переодевшись в одежду новичка, я уже сам добрался до Ростка, только очищенного «долговцами». Генерал Воронин — командир клана, сам бывший офицер, предлагал мне вступить в «Долг», но я отказался. Клан предлагал защиту, стабильность и уверенность, но я предпочел стезю одиночки. Человека, который однажды уже избежав смерти, пробует судьбу снова и снова…
Доктор говорил мне об этом. Когда я прощался с ним, он серьезно посмотрел мне в глаза и проговорил:
— Зона пощадила тебя. Но не пытайся понять почему и не старайся повторить. Прими это как данность, как и все мы.
На заветах Отца Диодора и Доктора я протянул в Зоне полтора года. Достаточно, чтобы стать матерым ветераном и накопить в теле достаточно радиации, чтобы процесс стал необратимым. Но уходить из Зоны было некуда. Другого мира я просто уже не знал.
…Кое— как затянув бинтами рану, я наспех заштопал штанину и заклеил ее клейкой лентой для прочности. Спустился в диспетчерскую и осмотрел тела убитых. Снял данные с их ПДА. Странно, но Борова
