забрали господа, раз они в карете ездят.
– Молчи, дура. Вон погляди, та аль не та карета?
– Не та! – огрызнулась Анисья. – Кричит он… Ты мне не барин!
И эта краснощекая дура из-под власти управляющего выбивалась! Вот что значит, когда воля дуракам достается. Иона вздыхал, продолжая ездить по улицам. А Москва-то большая, за день не объедешь. Цокают себе копыта, времечко течет, но не вперед для Ионы время текло, а как бы назад, в воспоминания. Что за осень стояла год назад – бархатная! В имении покой, тишина…
Агриппина Юрьевна слушала отчет Ионы, глядя за окно и без внимания. В выцветшем небе уж неяркое солнце посылало на землю последнее тепло, золотилось в осенней листве, окрашенной желто-оранжевым колером. В парке бегала Наташа, взметая ногами опавшие листья, собранные в кучи садовником.
– Пора о замужестве Наталье думать, – вдруг проговорила Агриппина Юрьевна, – а она резвится, точно дитя малое.
– Что ты, матушка, – позволил себе возразить Иона, оторвавшись от бумаг. – Наташе всего-то шестнадцать годочков, рано.
– Меня в ее года и выдали, – вздохнула Агриппина Юрьевна. – Время-то летит незаметно, а ты погляди на Наташку. Проста слишком. Надобно и поступь изменить, и лоску выучиться. Нынче барышни изяществом берут, женихов-то маловато стало.
– У нашей Натальи приданое заменит всякое там изящество, – проворчал Иона. – Ты, Агриппина Юрьевна, видала барышень тех? Одно манерство да жеманство, к тому ж глупы-с. А Наташа весела, здоровием пышет, слово умное умеет сказать.
– То-то и оно, что в свете достоинства Натальи за недостатки сойдут. Летом довелось мне обидные слова о ней услышать. Княгиня Урусова назвала ее «милой крестьяночкой», думала, я не слышу. Клеймо уж поставили: деревенщина.
– От зависти все, – заверил Иона. – Ее сиятельство княгиня пущай к своим дочерям приглядится. Прости господи, обе точно ненастоящие, видом нехороши, тощи, потому и засиделись в девках. А к нашей Наташе уж и сваты приезжали.
– Будет тебе сплетничать, – махнула на него платочком Агриппина Юрьевна, но слова Ионы по душе ей пришлись. – У тебя все?
– Осталась самая малость, – чуть поклонился Иона, барские манеры он неплохо усвоил. – Отдельную запашку, матушка, держу в Рязанской губернии. Из-за границы выписал новейшие средства вспашки, нам это станет…
– Опять траты? – дернулась она. – На что нам отдельная пашня? Чресполосно удобней, крестьяне за своим полем следят и за нашим. Ты никак разорить меня алчешь?
– Напротив, Агриппина Юрьевна, желаю приумножить состояние твое. Я как подглядел у князя Ростопчина на пашни да орудия, а управляющий их сиятельства о доходах как поведал, так у меня руки зачесались все в точности и у нас сладить. Да, траты будут. Так это ж в одном поместье, а потом сама увидишь, сколь выгоден такой раздел. И орудия труда надобно заменить на аглицкие, они не в пример сохе, умом человечьим созданы…
– К нам карета едет, – вбежала раскрасневшаяся Наташа.
– Кто ж пожаловал? – поднялась с кресла помещица. – Гостей будто не ждем.
А приехала жена сына с внуком пяти лет. Агриппина Юрьевна распорядилась обед подать, радовалась внуку, только вид невестки ее смущал, отчего-то Лиза невесела.
Сыну три поместья полагалось после смерти отца, три за Наташей остались в приданое, ну а два за женой до смерти ее. Да, состояние Гордеевых многим покоя не дает, оттого и злятся люди, оттого и оговаривают Наташу, мол, воспитание у нее скверное. Все равно Агриппина Юрьевна партию ей подыщет блестящую. Вон, и сын женился удачно. Лиза и наружностью хороша, и принесла пятьдесят тысяч годового дохода. Не столь уж много по меркам Гордеевых, но графский титул тоже кое-что значит. Исстари род гордеевский служил великим князьям, а титула не выслужил, так и остались столбовыми дворянами. А нынче государь больно щедр, раздает эти самые титулы всяким выскочкам, точно блины на Масленицу. Сын, как и большинство молодых людей, поначалу увлекся военною службой, бился с французом, а после ушел в отставку, сразу женился, перебрался в Петербург и, дабы не скучать, поступил на государственную службу. А что – полдня в присутствии, полдня свободен. Статская служба хоть и не столь почетна, как военная, а все ж сын при деле да на людях, к тому же опасности в ней нет. В общем, живи да в ус не дуй, лишь хозяйство поддерживай. Но Лиза невесела…
Агриппина Юрьевна от души потчевала невестушку лапшой куриной, грибами в сметане, кулебяками с капустой и рыбой, зажаренным гусем. Лиза неохотно пробовала яства, что не ускользнуло от наблюдательной свекрови. После обеда не на отдых разбрелись, а пригласила Агриппина Юрьевна невестку по парку прогуляться. Наташа подхватила племянника и тоже в парк побежала, не слушая просьб уложить Ники спать.
– Пускай гуляют, давно Наташка Никитушку не видала, соскучилась, – сказала Агриппина Юрьевна невестке, неспешно шагая по аллее. За ними, отставая на несколько шагов, шел Иона. – Отчего ты, Лизанька, сумрачная?
– На Наташу гляжу, себя вспомнила… – тихо ответила невестка.
– Погостишь?
– Я ненадолго. Повидаться приехала… – И Лиза замолчала.
Искоса бросив взгляд в невестку, Агриппина Юрьевна заметила, что та вот-вот расплачется, но подгонять и расспрашивать, мол, что тебя тяготит, не стала.
– Жаль. У нас привольно. Как сын мой поживает, здоров ли?
– Не знаю.
Тут уж помещица остановилась, немало изумившись:
– Как это – не знаешь? Ты, чай, жена ему…
– Уж не знаю, жена ли… – И Лиза отвела тусклый взгляд в сторону. – Владимир отвез меня и сына в имение, год живу там… почти не видимся.
– Это ж как понимать?
– Так и понимать, матушка Агриппина Юрьевна, – вымолвила Лиза, потупившись. – В общем, надумала я подать прошение о разводе. Первой приехала вам сказать…
Она опустила низко голову, с ее ресниц срывались слезы, капая под ноги. Лиза не вздрагивала, подавляя рыдания, не всхлипывала – плакала тихо, почти неслышно. Горда потому что. А у помещицы сердце остановилось от такой новости.
– Да ты что говоришь-то?! – выговорила она с трудом. – Какой такой развод? Виданое ли дело – разводиться с законным мужем! Это ж скандал, стыд один! Нет, Лиза, как хочешь, а я твоих слов не слышала.
– А что же мне делать? У Владимира есть женщина.
– Любовница? – брезгливо поморщилась Агриппина Юрьевна и грозно спросила: – Кто такая, откуда взялась?
– Не знаю, я ничего не знаю…
– А раз не знаешь, по какому праву утверждаешь? – обрушила на невестку гнев свекровь. – Ишь, придумала! Володьку оболгали завистники, а она верит им!
– Видела я ее, матушка, сама видела, – сказала Лиза, не обидевшись, что свекровь не приняла ее сторону. – Недавно видела. В Петербурге, в нашем доме живет.
Помещица восприняла сообщение невестки как сплетню, недостойную внимания. Лизе что-то там показалось, она раздула из искры пожар, все это называется – истерики от безделья. Но ни нападать на невестку, ни высказывать свои мысли не торопилась, а отвела Лизу в дом, усадила в кресло, сама села напротив, коротко приказав:
– Рассказывай, как на духу.
…Отправляя Лизу в имение, Владимир оправдался тем, что Ники вреден сырой воздух Петербурга, пока мальчик не подрос и не окреп, ему лучше жить на деревенском просторе, ну, а долг матери – воспитанием его заниматься. Бесспорно, он навещал жену и сына, но… с каждым месяцем все
