Нет! Это снова случилось. На этот раз - еще гаже, еще мерзостнее, чем полчаса назад. Должно быть, у меня и впрямь какие-то проблемы с чайником. Я, конечно, мог бы и сам нацарапать нечто подобное, но эта бодяга про Ад вызывает у меня прямо-таки физическое отвращение, а я ведь человек довольно стойкий. Как будто ее автор - кто-то из тамошних обитателей (свят, свят, свят).
Чушь. Не верю я в эти сказки. Но меры принимать надо, и чем скорее, тем лучше.
Должно быть, это от переутомления. Наведаюсь вечерком в аптеку, узнаю, что надо принимать в таких случаях. Но сначала посплю немного. Авось, и само пройдет.
Сейчас взорвусь, как триста тонн тротила! Никаких ругательств не хватит, чтоб в полной мере выразить мою ненависть к Розанову и всей его траханной системе.
Пытаюсь быть спокойным, но получается плохо, ибо Петя, отброс рода человеческого, обидел меня слишком сильно. Я, само собой, в долгу не остался и выложил сукину сыну пятую часть того, что я о нем думаю. Никогда раньше мне не приходилось говорить без передышки восемнадцать минут подряд.
Восемнадцать минут площадной брани. Не пристало, конечно, светилу русской поэзии так ругаться, да уж больно говенная нарисовалась ситуация. Честно признаться, я до сих пор в себя не пришел. Оказывается, этот урод, этот ползучий гад, успешно прикидывающийся человеком, так и не удосужился хотя бы одним глазком заглянуть в мои рукописи. При всем желании не могу понять, как можно быть таким ублюдком. Не-на-ви-жу!
Нет, совершенно не представляю. Сколько месяцев прошло? Четыре. За это время я сам прочел сто двадцать книг. Я, знаете ли, взял себе за правило читать не меньше тридцати в месяц. Как-то не верится, что у Розанова еще более жесткий график. Неужто желающих издаваться в «Империале» так много, что бедный Петя не успевает своевременно разбирать свежие поступления. Нет, братцы, дело совсем не в этом… Лень и безразличие ко всему в России свойственны не только сторожам и дворникам. И с этим ничего не поделаешь.
К чести Петра будет сказано, он не шваркнул трубкой об аппарат в самом начале моей пламенной тирады. Внимательно выслушал все до последнего слова, после чего принес извинения за проволочку и клятвенно пообещал, что разберется с нашим делом в течение ближайших нескольких недель.
Непробиваемый сукин сын. Избить бы мразь, да нельзя - в этом случае я потеряю разом все шансы на публикацию.
Господи, ну и устал же я за эти две недели! Тоскливое ожидание было более напряженным, чем грубый физический труд (через него я тоже прошел в свое время, так что сравнивать есть, с чем). Помнится, было у меня в одном из ранних стихотворений:
Вот-вот, именно так. Отсутствие стоящего занятия напрочь убивает во мне всякое желание жить. Стихосложение - занятие неплохое, но это ведь - то, что всегда со мной, а нужно дело, которое помогло бы мне почувствовать себя частью этого мира, полноправным участником общественной жизни. Тусовка иногда тоже в этом помогает, так что завтра я, пожалуй, вернусь ненадолго к своим хмельным эскападам.
Еще мне нужна женщина. Вся нервозность последних дней может быть вызвана длительным половым воздержанием.
Нет, все же это было крайне неосмотрительно с моей стороны… Пуститься в загул, не имея возможности восполнить финансовые затраты. Я изрядно обеднел за эту неделю. Оставшихся денег хватит в лучшем случае на пару месяцев, так что надо будет еще раз нажать на Розанова, в противном случае я рискую оказаться на улице.
А это для меня совершенно непереносимо. Был ведь уже период, когда я, не имея крыши над головой, скитался по теплотрассам, панковским сквотам и бандитским притонам (при этом исправно посещая университет). Чуть не загнулся тогда от одной только мысли, что другая жизнь мне уже не светит.
Последняя запись в дневнике сделана в прошлый вторник, значит, я усвистел в страну Бахуса ровно на неделю. О том, где я был и что делал все это время, имею крайне смутное представление. Помню только, что в первый вечер я поехал в «О.Г.И.» и пил там в компании трех девушек - кажется, студенток театрального института.
Одна из них согласилась поехать ко мне домой… да, вот они, ее колготки, валяются под столом. Или это чьи-то еще?
А дальше - разноцветная мешанина бутылок, рюмок, стаканов, и чего в них только не было! Хлопанье обшарпанных дверей, сквозняки, случайные собутыльники на Манежной площади в четвертом часу утра. Дряблая задница какой-то немолодой дамы.
Чьи-то лица, смачно хрустящие под ударами моих ног. И что-то красное носится в воздухе, пытаясь меня схватить. Стоп, кажется, в субботу я продрал еще и какую-то брюнетку с татуировками по всему телу. Девчонка ничего не пила, но вела себя так, словно в нее закачали литра четыре. Прости меня, Марина. Наклюкался твой Жорик, как последняя свинья.
Ба, да я ведь могу написать неплохую статью про свой алкогольный вояж. Мода на маргинальность в Москве еще не прошла, и соответствующих изданий навалом.
Застопорилась литературная карьера - побуду покамест журналистом. Опять-таки, своя среда, бумажная. Да и заработок реальный, а мне сейчас денежки нужны. Это еще неделю назад, до того, как я тормоза отпустил, можно было спокойно жить, аккуратно расходуя имеющиеся в наличии средства. То время ушло навсегда.
Финансовый кризис навис надо мной зловещей тенью, и если я не хочу банальной голодной смерти (а я никоим образом ее не хочу), то стоит уже сейчас принять какие-то меры. Раз так, чего же я жду? Вперед! За дело! Итак: «Устав однажды от почти безвылазного пребывания дома, ваш покорный слуга решил немного расслабиться…».
