Он бросился со всех ног и через несколько секунд был в экипаже.
— Что, испугался, Селезинька? — Maman вынула платок и провела по его бледному вспотевшему лицу. — Ах, нужно быть осторожным, мой друг! — Пошел! — крикнула она кучеру.
В обоих экипажах было по коробке дешевых конфет, леденцов и жестких пряников. Всё это назначалось для крестьянских детей, гурьбою высыпавших на улицу при звуке колокольчика и дожидавшихся раздачи сладостей. Вера Михайловна первая бросила в толпу горсть конфет.
Общество весело хохотало при виде детей, набросившихся на подачку. Падая, спотыкаясь и опрокидывая друг друга, они догоняли быстро бежавших лошадей! Маленькие, в одних грязных рубашонках, скоро отставали, садились на дорогу и поднимали рев; постарше — долго бежали сзади, несмотря на то что им постоянно приходилось уклоняться в стороны; неопытные барские руки почти никогда не попадали прямо на дорогу, а бросали свои подарки или на боковую колоть, или еще дальше, в бурьян и колючки. Впрочем, Сережа делал это нарочно. Весело было слышать его звонкий смех, когда ему удавалось бросить леденец в неприступную от колючек и крапивы канаву: какой-нибудь чумазый пузырь бросится сгоряча — и сейчас же остановится как ошпаренный, прекомично поднимая босую ногу, чтобы выдернуть занозу или растереть обжог. А то Сережа делал фальшивый взмах рукой вверх: дети поднимали головы, приготовляясь ловить добычу, а между тем он ловко попадал сухим пряником в голую груденку или голову, и получивший такой подарок разражался плачем от боли, смеха товарищей и неожиданности.
— Сядьте вы смирно! — остановил его наконец Владимир Сергеич и сердито взял за руку. — Вы думаете, это не больно? Так-то вы всех любите? — прибавил он, с усилием смягчая тон.
Мальчик обиделся.
— Мне кажется, что если я с мама…
Вера Михайловна красноречиво промолчала. Лизавета Петровна успела бросить пострадавшему две горсти пряников.
— Вы сердитесь, Владимир Сергеич? — Сережа дотронулся до его колена.
— Отстаньте.
Остановились у кургана. Публика вышла; кучера отъехали в тень. Сонечка была резва, как ребенок.
— Кто первый взбежит наверх? — вызвала она как будто всех, делая несколько легких шагов по склону холма и оборачиваясь; но все хорошо понимали, что приглашение относится к одному только Nicolas. Он немедленно последовал за нею. Вера Михайловна была слишком тяжела, чтобы взбираться на крутую гору, а Лизавета Петровна слишком вежлива, чтобы оставить ее в обществе мисс Дженни. Они отдохнут и потом обойдут кругом. У воды встретятся. Из фаэтонов вынули подушки и бросили на высокую душистую траву, под тенью кряжистого дуба. На них дамы и расположились самым приятным образом.
— Вот бы в такой позе сняться! — сказала Лизавета Петровна, упираясь на локоть и живописно протягивая ноги. — Прелесть! Сережа был уже давно на самом верху и швырял оттуда камни в воду.
— Этот мальчик — настоящее живое серебро, — заметила Вера Михайловна, следя за его движениями. — Как посмотрю я на него… Вот где кровь-то! Он один только и похож на меня. Я точь-в-точь такая была… Селезинька! — крикнула она и тут же поманила рукою, сообразивши, что голос не дойдет.
Сережа юркнул куда-то и через минуту прибежал из-за кургана, раскрасневшийся и веселый.
— Что, мама?
— Дай я тебя поцелую… Вам зарко, милые мои? — Она попробовала его лоб. — Надень пальто и посиди смирно: ты совсем вспотел…
А где же Владимир Сергеич?
— А вот лег там… Он не хочет со мною бегать.
Сережа надул губы. Вера Михайловна глубоко вздохнула.
— Что ж делать, мой милый!.. Где здесь тебе другого взять? Уж я говорю. От наемного человека разве можно чего ожидать? Только бы деньги получать да на боку лежать… Ну, конечно, ребенок живой — не сидится ему…
Она уже начала, по обыкновению, размышлять вслух, но Лизавета Петровна с неестественною поспешностью перебила ее.
— Вот это прелесть! Maman, видишь куда они забрались?
Впрочем, это вмешательство несколько запоздало, потому что «наемный человек», приближения которого никто не заметил, к несчастью, всё услыхал. Он остановился шагов за десять, красный как рак, с прищуренными глазами, не то от боли, не то всматриваясь вдаль, где ему, вероятно, мерещилась газета, в которой скоро снова придется заявлять о своем согласии «в отъезд». Потом он медленно повернулся и подрал в лес.
Вера Михайловна, заметившая свою оплошность, бросила на него косой, но проницательный взгляд, и ей стало ужасно жалко бедного наемного человека. «Нужно будет ему сделать подарок», — подумала она и прибавила громко:
— Ах, в самом деле!.. Вот, я говорю, прекрасная пара: и он и она… Стройные, высокие… Это относилось к Сонечке и Nicolas.
Сережа, в котором, судя по оживлению лица и блеску глаз, происходила какая-то борьба, вдруг вскочил, догнал «наемного человека» и начал его обнимать.
— Владимир Сергеич, голубчик…
— Чего вам? — остановился тот.
Сережа беспокойно забегал глазами и не знал, что сказать, потому что хотел сказать очень много.
— Я вас очень, очень люблю! — произнес наконец он.
