— Пани Стецкая в эту ночь родила, — сообщил майор, — ничего, никаких знаков нет…
— Это каких же знаков? — полюбопытствовал профессор.
— У ребенка на теле. Должно быть, не знала, а то непременно знаки были бы… Но вот что любопытно: какие у него были бы знаки? Говорят, к одной даме медведь в окно заглянул — так на ребенке медвежья лапа обозначилась… Правда это, пане консыляжу?
— Не знаю, чи правда, чи неправда… Говорят, бывает.
— Однако священник-то! — заметил полковник. — Вот, должно быть, убивается! Говорят, с ума сошел!
— Это с какой же стати, позвольте узнать? — вмешался Евгений Нилыч.
— Как, с какой стати? Да ведь это — его сына…
— Ну уж извините, неправда! Не поверю!
— Как, генерал, неправда? — крикнул полковник такой нотой, что Евгений Нилыч сразу смягчился.
— Вы, пожалуйста, извините, полковник… Я, понимаете, вообще о слухах… Ну, скажите на милость, при чем тут может быть священник?
— Однако это видели…
— Если б даже я сам видел, то и тогда не поверил бы!
Полковник закусил тартинкой с икрой и не возражал.
— Я одержал письмо из Петербурга… — заговорил коморник.
— Э, пан консыляж! — перебил его Евгений Нилыч. — Одержал письмо! В России живете, русским подданным считаетесь — и говорить не выучились!
— Ха-ха! Ничего, ничего, пане коморнику! — утешил его полковник. — Но вы сегодня не в духе, генерал! Так что ж в письме сказано?
— Ежели б пан советник не говорил по-русски, то это было бы странно, а для меня вполне извинительно…
Аптекарь склонил голову набок и медленно отрезал тоненький ломтик сыра.
— Но что же в письме?
— Что будто всё — Англия…
— Ну, старая история! Нечего далеко искать, — заключил советник.
— А знаете, господа? — начал майор после небольшого молчания вообще и рюмки водки в частности. — Моя жена была вчера у жены станового; и та под строжайшим секретом передала, что получено тайное предписание разыскать… Как его? Какого-то, видите ли, Псев… Томашев… Вот никак не могу вспомнить!
— Что вы говорите?
Евгений Нилыч сделал такие глаза, что все невольно переглянулись, а майор даже струсил.
— За что купил, за то продаю… — произнес он скромно.
Евгений Нилыч беспокойно завертелся на стуле, залпом выпил две рюмки водки и уже не слушал говоривших.
— Что вы, майор? — очнулся он минут через пять. — Какое пламя?
— Не пламя, а два столба… Сначала прямо стояли, потом сошлись и расплылись…
— Ну уж позвольте, это вашей супруге приснилось, — возразил полковник, который был скептик по натуре.
— Мы думаем, что это северное сияние…
— Ну нет, господа! — горячо заговорил Евгений Нилыч. (Все заметили в нем большую перемену к лучшему, в смысле приятности.) — Нет, бывает… Я сам могу вам засвидетельствовать такие необыкновенные явления, что вы, пожалуй, не поверите!
— А не будет ли пан советник так добр рассказать нам об этих явлениях? — любезно предложил аптекарь. Он был вообще склонен к мистицизму и притом хотел загладить свои неловкие отношения к хозяину.
Евгений Нилыч допил последний глоток чаю, склеил огромную папиросу, закурил и, не дожидаясь дальнейших приглашений, откашлялся и начал:
— Служил я, надо вам заметить, становым в П-ском уезде, и было это в самый разгар польского мятежа… «До лясу!..» Хе-хе… Вы извините, полковник… Ну-с, хорошо. Вот призывает меня раз исправник и говорит: «Послушайте, Евгений Нилыч!..» Я всегда умел уважение к себе внушить. Он другим становым часто даже «ты» говорил; ну а мне — никогда… «Послушайте! если вы мне его изловите, озолочу, говорит; а если как-нибудь того… наглупите…» Ну, тут он мне пожал руку, дал папироску и отпустил. Мерзавец, сказать вам откровенно, такой был, что не приведи Бог! Агафон Ермолаич — может, слыхали? Он теперь имение купил, кажется, в Курской губернии. Очень, рассказывают, хорошее имение… Понимаете? И хоть бы копеечку! Где денежки — всё сам, а где опасность — всё меня да меня… Ладно, думаю себе, изловить-то я изловлю, но уж тебе и понюхать не дам! Не-ет, шалишь!.. Хе-хе! Ну-с, приезжаю я домой и сейчас же — за Янкелем. Продувной, шельма, жид был! То есть, поверите, отца родного, кажется, за рубль продал бы, ей- богу! Помахал я ему этак красненькой под носом — и послал на розыски. На следующий день вечером возвращается. Глаза горят, сам бледный, дрожит весь — нашел, значит! «Видел?» — спрашиваю. — «Ис шопственными глазами видел!» — «Где?» — «Ув лесу». Хорошо. Позвал я рассыльного — Антошкой звали; здоровяк, скажу вам, до невероятности был — дал ему полтинник в зубы, знаете, для поощрения, велел одеться мужиком, сам тож переоделся — и гайда!
