Но будешь для неба соринкой в глазу. И больше никем ты для неба не будешь. Набрякнешь грозой на краю тишины… Помянут, как звали… И счастливы будут под пристальным небом просторной страны, где кроме тебя никого не забудут.
,
V Пробираясь окольною речью, где слова до озноба близки, постигаю тоску человечью с точки зрения волчьей тоски. Постигаю осознанность боли… В этом доме не жгут огня… А дремучая память о воле волей к песне настигла меня.
,
VI Не пишу тебе уже год почти, потому что тошнит от словесной мути, потому что с утра здесь идут дожди, а вечером — дразнит gloria mundi, и спокойно, как стиранное белье, выжимает душу общественный транспорт, и каждое утро — дождь льет, по крышам выстукивая… «Sic   tran     sit…»
,
VII У этого лета какой-то в мозгу перекос — как бритвы отточены крылья июльских стрекоз. Запомнил твое, обращенное к небу, лицо — стрекозы мелькнули у горла — и дело с концом. Разумнее в книги уткнуться, полоть огород и, под ноги глядя, в эпохе нащупывать брод. Но линии левой ладони замкнулись в кольцо. Запомни меня — я к тебе запрокинул лицо.
,
VIII Как лица в профиль, как липы вровень с последней птицей скупых окраин, стеклом трельяжа твой бред утроен — и крайний справа смертельно ранен. А крайний слева любим, но — слепо. А тот, что — между, бывает разным. Трех яблок тайну хранил ты с лета. А завтра праздник. А завтра — праздник.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату