засмеялся.
— Как не будет? Почему? — тревожно спросила Маша.
— Может, и помер!
Девушка прижала руку к сердцу и тяжело перевела дух.
— Вы — злой! — сказала она ему с укором.
Брыков засмеялся снова, а потом взглянул на нее огненным взглядом и прошептал:
— От вас зависит сделать меня добрым!
Маша ничего ему не ответила, круто отвернулась от него и вошла в комнаты.
— Ты с кем это? — спросил ее старик.
— Дмитрий Власьевич! — презрительно ответила она.
Старик с недоумением отнял от губ трубку.
— Чего это он?
В это мгновенье в горницу вошел Дмитрий и, подойдя к старику, сказал:
— По делу, государь мой, по делу.
— Милости просим, — ответил старик, — садитесь. Гость будете. Что братец?
Маша собрала свое вышиванье и вышла из комнаты. Дмитрий посмотрел ей вслед, тихо усмехнулся, потом встал, прикрыл дверь и вернулся на прежнее место. Старик глядел на него с недоумением.
— А дело вот какое, — тихо заговорил Дмитрий, наклоняясь к Федулову, — брат мой, Семен, у себя в имении помер.
Старик откинулся и раскрыл рот.
Дмитрий только кивнул головой и продолжал:
— Да, помер мой брат, и я теперь — всего наследник. Так вот, я хочу быть всего наследником и хочу жениться на вашей дочери, и вы уговорите ее! За то вам особая награда будет!
Старик оправился от неожиданности и уже внимательно слушал Дмитрия.
'Что же, — мелькало в его уме, — не тот, так другой. Денежки те же, покой тот же, а этот еще награду сулит! Что же, не в девках сидеть Машутке!'
— На все воля Божья, — сказал он вздохнув, — а я согласен! Ну, новый зятюшка, поцелуемся! — прибавил он весело, и на его лицо вернулось прежнее спокойствие.
Они поцеловались.
— С чего же это Семен Павлович помер? — спросил старик.
— А не знаю еще! — беспечно ответил Дмитрий. — Горячка, что ли? Только вчера с усадьбы приехал Еремей и доложил мне, а ныне и государю сообщено.
— Ах! — раздался в ту же минуту крик за дверью и что-то грузно упало на пол.
Дмитрий вскочил и бросился к двери, которую с трудом отодвинул. На полу лежала Маша, лишившаяся чувств. Дмитрий легко поднял ее с пола и перенес на диван.
— Подслушивала, — резко сказал он старику. — Позовите слуг, а я поеду. Завтра за ответом буду.
— Ладно, ладно, — растерянно ответил Федулов и стал беспомощно кричать: — Марфушка, Ермолай! Черти!
— Что глотку дерешь? — вбежала старая Марфа, но, увидев бесчувственную Машу, только всплеснула руками и крикнула: — Ахти мне! Чем ты ее, греховодник, до такого довел? А?
— Молчи, молчи, дура-баба! Семен Павлович умер, а она узнала!..
— Жених? Семен Павлович? Ахти мне!
— Да ты что, чертова кочерга, воешь? Ты ее в чувство приводи! — рассердился старик.
— Сейчас, сейчас, — захлопотала старуха. — Я ей перышком покурю! Живо! — и она помчалась в кухню, вернулась с пучком птичьих перьев, зажгла их и напустила такого смрада, что все стали чихать и кашлять.
Маша тоже закашлялась и очнулась.
V
РАЗГРОМ
Сидор Карпович, бывший дядька Семена Брыкова, а потом его дворецкий или мажордом (как называл он себя), встал ни свет ни заря и занялся порядком. Это значило, что, где ворча, где болтая, он обошел пять господских комнат, вошел в кухню и там остался, не зная в доме места теплее и уютнее.
Сидор Карпович был седой, степенный старик с выправкой старого слуги екатерининского времени. В холщовой рубашке с жабо, в желтом нанковом сюртуке, в чулках и башмаках, он время от времени вынимал из кармана тавлинку и с важной миной набивал табаком свой красный нос, нагло свидетельствовавший о единственной слабости старика.
Затем Сидор вышел в прихожую и первым делом ткнул в бок спавшего на конике Павла, казачка и рассыльного, малого шести футов ростом. Тот вскочил как ужаленный и спросонья вытаращил глаза.
— Дрыхнешь! — с укором заговорил Сидор. — Восемь часов, а он дрыхнет! Вставай, ленивец! Вот я ужо…
Павел пришел в себя и обозлился.
— Чего же мне делать-то, вставши? — сказал он. — На вас глядеть, что ли?
— Так! А чистоту блюсти?
— Да чего ее блюсти-то? Барина нет, все прибрано.
— А приедет? Ты гляди, рожа-то у тебя? Опухла ведь вся! Лопнуть хочет! А космы… Поди, поди, умойся, очухайся, а то я тебя как возьму за вихры! — Он погрозился и пошел дальше.
Гостиная с пузатой мебелью красного дерева, с ясно навощенным полом, картинами на стенах и клавикордами действительно блестела чистотою. Дальше были рабочая комната и спальня, затем курительная с низкой турецкой мебелью, с целой стойкой трубок, оружием по стенам и, наконец, столовая; все было в таком порядке, что хоть сейчас вводи хозяйку и хвастайся.
Сидор Карпович остановился в прихожей, торжественно понюхал табаку и прошел в кухню, где Степан Лукьянов разводил уже жаркий огонь.
— Наше вам! — приветствовал он дворецкого. — Как почивать изволили?
— Ничего себе. Спасибо, Лукьяныч! — ответил старик, присаживаясь у стола. — Поснедать бы чего малость, а? Червячка заморить! А? — И он подмигнул повару. — В одночасье!
Скоро перед стариком стояли штоф «Ерофеича», тарелка груздей и кусок жирной грудинки. Старик жадно начал выпивать и закусывать, говоря в то же время:
— Не иначе, как нынче должен барин приехать. Ишь, неделя как нету, а обещал в три дня обернуться. Марья-то Сергеевна, поди, стосковалась! Ты, Лукьяныч, нынче изготовь к господскому обеду все по правилу. Беспременно будет.
— Сидор Карпыч! — вдруг раздался испуганный оклик, и в кухню влетел Павел.
Дворецкий поднял на него укоризненный взгляд.
— Ну, чего орешь? — спросил он. — Сидор Карпыч! Сам знаю, что Сидор Карпыч! Чего тебе?
— Еремей приехал! — ответил Павел. — Да с телегою.
— Ну, ну! Барин послал и приехал. Зови его сюда!
— Барин, да не наш, а Митрий Власьев! И Федька с ним.
— Ну, Федька, и пусть Федька. Зови их!
Но в эту минуту без всякого зова в кухню вошел Еремей и остановился перед Сидором, не снимая с головы шапки. Старик сурово взглянул на него.
— Чего шапки то не снимешь? — сказал он. — Ишь, словно в кабак ввалился. Зачем барин прислал?
— Было бы перед кем шапку ломать, — ответил Еремей, нагло улыбнувшись. — Довольно! Покланялись!
Старый Сидор даже откинулся от такой наглой речи. А Еремей продолжал:
