— Мне бы хотелось, чтобы и Петя посмотрел этот спектакль, — сказала мама. — Он многое не поймет. Не беда. Пусть хоть краешком своей детской души прикоснется к Шекспиру.
— Пусть прикоснется, — разрешил папа.
Дядя Коля дал еще пятнадцать рублей, и мама пошла в театральную кассу. Она купила четыре билета. Она сказала, что, если я буду плохо вести себя, мой билет отдадут нашему соседу старику Бедросову. Но я вел себя хорошо. Я не хныкал, не ныл, не играл в футбол, не смотрел телевизор, не канючил денег на мороженое, не молол всякую чепуху, не хватал при гостях печенье, будто я вижу его в первый раз в жизни и будто дома меня не кормят, не ковырял в носу, готовил уроки и мыл уши. Я так хорошо вел себя, что просто не знаю, как выжил в эти дни…
В воскресенье мы поздно позавтракали, чтобы не хотелось кушать в театре. Мы долго одевались. Мама надела фиолетовое платье с черной бархатной розой на груди и старые красные туфли. Новые лакированные туфли она завернула в газету и отдала их папе.
В одиннадцать часов мы вышли из дому, и мама громко сказала старику Бедросову:
— Если нас будут спрашивать, скажите, что мы смотрим «Леди Макбет».
Мы пришли в Teafp вовремя. Папа отдал гардеробщику свою фетровую шляпу. Мама вынула из газеты новые лакированные туфли. Она никак не могла их надеть. Она долго прыгала на одной ноге — они не налезали. Папа начал давать советы: надо дать ноге остыть, снять чулок, сбегать домой за рожком. Мама молчала. Она не любит, когда ей дают слишком много советов.
— Туфли надо смазывать рыбьим жиром, — советовал папа. — От жира мездра не сохнет.
— Какая еще мездра? — рассердилась мама. — Ты бы лучше поддержал меня, я не могу все время стоять на одной ноге, как Уланова!
Папа помог маме, и она затолкала ноги в туфли. Тут раздался звонок, и мы побежали в зал.
После первого действия мама взяла под руки дядю Колю и папу, и мы начали гулять по фойе.
— Как вам понравился артист Кубацкий? — спросила мама.
— Крепкий артист, — ответил папа. Он доносит образ, — не правда ли?
— Доносит.
— А Милозванова?
— Тоже крепкая артистка.
— А Курочкина? Она, по-моему, немного не доносит?
— Доносит, — сказал папа. — Она крепкая артистка.
Так мы перебрали всех артистов, и потом мама сказала, что театр облагораживает человека, что только в театре она забывает про разные неприятности, склоки и хамство, которых еще так много на свете.
— Да, на свете хамства видимо-невидимо, — сказал папа.
После второго действия дядя Коля повел нас в буфет и купил всем по два пирожных и шипучку. Мы опять начали говорить про артистов.
— По-моему, — сказал я, — они хорошо доносят…' Дядя Коля подмигнул мне, мама рассердилась, а папа сказал:
— Твое дело — помалкивать в тряпочку. Искусствоведа из тебя все равно не получится.,
Я замолчал. Мы покушали и пошли в зал. Когда мама села на место, она сказала:
— Театр — это для меня интеллектуальный праздник.
— Ну, насчет праздника ты загибаешь, — ответил папа.
— А я говорю — праздник!
Они немного поспорили. Я боялся спросить, что это за праздник и почему он только для мамы.
Мы сидели тихо и смотрели на сцену, пока папа не заволновался. Он начал спрашивать — скоро ли конец? Он хотел первым попасть на вешалку, чтобы взять шляпу и туфли. Он сидел как на иголках, и дядя Коля и соседи шикали на него. Папа на минуту успокаивался, а потом опять начинал ерзать. Перед самым концом он не выдержал и побежал к выходу, зажав в руках номерок. Он бежал согнувшись, будто ему стреляли в спину из рогатки. Мы же обождали, когда кончится действие. И когда оно кончилось, мама взяла дядю Колю под руку, и мы протолкались к сцене. Мы долго хлопали артистам, потом пошли к папе.
— Замечательный спектакль! — сказала громко мама, подходя к вешалке, где стоял папа. — Для интеллигентного человека такой спектакль интеллектуальный праздник.
— Опять праздник, — рассердился папа. — На этом празднике мы, кажется, потеряли пару туфель.
— Каких туфель? — удивилась мама.
— Нет твоих красных туфель, которые мы отдали на хранение.
— Как же они могли пропасть?
— А ты спроси у него, — показал папа на гардеробщика.
— Как вам это нравится? — сказала мама опять громко. — Я нахожусь под впечатлением разных образов, которые до нас так хорошо донесли артисты, и вдруг мне преподносят такую пилюлю.
— Гражданочка, ради бога, не волнуйтесь, — попросил гардеробщик. — Найдутся ваши туфельки. Я немного разгружусь, и вы получите их в целости и сохранности.
— Сеня, каким ты был в очереди? — спросила мама.
— Пятым, — ответил папа.
— Так почему же я должна ждать, пока все оденутся? Что это за порядки? Пусть выдаем вещи в порядке очереди!
— У них здесь какая-то лавочка, — ответил папа.
— Обиднее всего, — сказала мама, — что у меня из-за их головотяпства начинают стираться все образы и пропадать впечатление от спектакля…
— Правильно, — согласился папа. — Не успеешь продумать пьесу, как тебе уже подсовывают свинью.
— Товарищи, — жалобным голосом сказал гардеробщик. — Извините нас великодушно. Мы, наверно, по ошибке положили ваши туфельки в другое гнездо. Мы их сразу найдем, как только разгрузим гардероб.
— А если их уже кто-нибудь взял? — спросила мама.
— Да кто польстится на старый туфель?
— Старый, — передразнил папа. — Он знает, какие у нас были туфли. Он покупал!
— Сеня, потребуй жалобную книгу, — сказала мама.
— Дайте жалобную-книгу! — крикнул папа.
— У нас нет жалобной книги, — » испугался гардеробщик.
— У всех есть, а у них нет. У них свои законы. Государство в государстве, сказал папа.
— Сеня, опомнись! — попросил дядя. — Нельзя же так. Найдутся ваши туфли. Ну, потерпи немного, не устраивай скандала.
— Советы я могу получать в юридической консультации, — ответил папа. — Там за десятку мне дадут любую консультацию. И даст ее мне квалифицированный юрист, а не такой периферийный любитель, как ты!
— А все же нехорошо, гражданин, так вести себя в театре, — сказал кто-то из очереди.
— Я требую только свое, — ответил папа. — Я требую свое, а не чужое.
— Посмотрела бы я, как вы бы вели себя, если бы у вашей жены пропали туфли! — сказала мама.
— Он бы разнес весь театр, — рассмеялся папа. — Он бы камня на камне не оставил.
У дяди Коли, у большого дяди Коли, лицо сделалось какое-то скучное, будто у него заболели зубы. Папа посмотрел на него и сказал:
— Эх ты, периферийная нюня!
