устраивай — такой не найдешь; прошвырнуться по улице в такой робе — одно удовольствие, все начнут пялить глаза, будто ты взаправду заграничный морячок с Манилы, из Кейптауна, а то и с Маркизских островов.
Женька Макавоз остался ждать денег на лестничной площадке, а мы с Саней зашли в квартиру.
Санин папа сидел на стуле, поджав под себя ногу, и читал газету.
— Папа, мне нужны деньги, — сказал Саня. — Двести пятьдесят рублей.
— Опять ласты?
— Нет, штаны, вернее — морская роба.
— Значит, с морским дном все покончено, — сказал мой папа. — Ты решил в свободное от безделья время бороздить моря и океаны?
.— Не надо острить, — попросил Саня. — Меня человек на лестнице ждет.
— Нет, я все же хочу знать, — сказал Санин папа, — зачем тебе роба?
— Мы получаем больше двух тысяч, — сказала Санина мама, — у нас единственный ребенок, и все время скандалы из-за денег, С ума можно сойти от этих скандалов!
— Никаких скандалов нет. Просто я ничего не дам!
— Разве мы не в состоянии купить ребенку пару штанов! — сказала мама.
— Что за чушь! — рассердился Санин папа. — . Ему нечего надеть? Он ходит, простите, с голым задом по улице?!
— У него нет робы, — сказала мама.
— Опять робы! Что он, должен идти в порт грузить бочковую сельдь?!
— Папа, — сказал Саня, — ну, прошу тебя, дай деньги, парень ведь уйдет!
— Скатертью дорога!
— Папочка, милый, мне очень хочется иметь робу, дай деньги, пожалуйста, сделай мне приятное, ты же много зарабатываешь, очень, очень, очень прошу…
— Сердце разрывается, — сказала Санина мама, — не могу я этого слышать! Сердце разрывается на мелкие кусочки…
— Папочка, папуля, не будь жестоким, я все сделаю, что ты попросишь: буду учиться, найду себе место в жизни, только не будь жестоким, дай деньги…
Саня всхлипнул. Я ушам своим не поверил. Нет, мне показалось! Он, такой сильный, быстрый как ветер, гроза вратарей и на ринге неустрашимый боец, раз — и нокаут, и хулиганы трясутся, — нет, не станет он плакать! Не надо плакать, старший мой брат!..
Саня плакал.
— Пожалей меня, папуля, ты же добрый, ты же хороший, ты же видишь, как мне хочется иметь робу, пожалей, милый…
Саня плакал. Его твердая грудь ходуном ходила, и мускулы, когда он вытирал пятерней слезы, двигались под рубахой, как гири на шарнирах.
Санина мама выбежала из комнаты. Санин папа сделался белый как скатерть. Он вынул деньги и, не глядя на сына, сунул их ему в ладонь.
Саня, зажав в кулаке деньги, выбежал из комнаты. Я вышел следом за ним. Я лег у себя з комнате на кровать, закрыл глаза и опять увидел Саню: он стоял перед отцом, и слезы градом катились на его в железную грудь.
Когда я открыл глаза, передо мной стоял Саня, живой и веселый. Он примерял штаны.
— Мне подвезло, — сказал он. — Тютелька в тютельку. Будто на меня и шили.
Он посмотрел на себя в зеркало.
— Полный блеск, — сказал он. — Завтра двину на бокс. Папашка впопыхах сунул мне лишних полсотни. Так что будь готов!
Я ничего не ответил.
Я так и не увидел, как он выбивает пыль из этих лопухов.
Мы провожаем Ляльку
Моей сестренке Ляльке двадцать лет, а она совершенно не приспособленный к жизни человек. Ей и приготовь. Ей и поднеси. Этого она не знает. Того не умеет. Однажды папа попросил ее сварить борщ. Она состряпала такое, что у всех глаза на лоб полезли.
— Судя по этому пойлу, — сказал папа, — в институте нет еще семинара по борщам.
— Дело не в институте, — ответила Лялька. — Вы сами виноваты. Вы воспитывали меня под стеклянным колпаком.
— Прелестно, — сказала мама. — У нее на все всегда готов ответ.
— Как полемист она незаменимый в семье человек, — сказал папа. — Она даст сто очков вперед любому литературному критику.
— Не стоит напирать на Ляльку насчет трудового воспитания, — сказала тетя Настя. — Можно перегнуть палку. Вы слыхали, какой фортель выкинул Славка Остапчук? Он пришел домой и сказал, что твердо решил стать самостоятельным человеком. Индустриальным рабочим.
— Что ж, это толково, — сказал папа. — Будет производить материальные ценности, а не, как мы, копаться в бумагах.
— И он — ушел из школы? — ужаснулась мама.
— Ушел из девятого класса и стал к станку. Дарью Михайловну чуть кондрашка не хватила.
— Еще бы, — сказала мама, — сын таких обеспеченных родителей — и вдруг к станку!
— А что в этом плохого? — спросил папа. — Он станет приспособленным к жизни человеком. Не то, что наша Лялька. Ну скажите, какой из нее выйдет механизатор? Смехота! Картошку она видела только в магазине, да и то в расфасованном виде.
— Правильно, папа, — сказала Лялька. — Нас растили книжниками и барчуками. Но ничего, с оранжереей будет покончено. Скоро твоя дочь сделает первый самостоятельный шаг в жизни.
— Какой шаг? — забеспокоилась мама.
— Наш курс отправляют на практику в совхоз.
— Надеюсь, недалеко?
— Не близко. В Кустанайскую область.
— Что же вы будете там Делать? — спросила мама.
— Убирать хлеб.
— В этом есть экстренная необходимость, — сказал папа. — Без моей дочери страна не соберет казахстанского миллиарда.
— Вы будете жить в степи, в палатках?
— О, нет, — ответил папа. — Им выстроят коттеджи с мусоропроводом й кондиционированным воз-Духом.
— Опять остроты, — сказала мама. — Жить мы не можем без острот. Когда я умру, он, вероятно, будет острить над моей урной.
— Пока еще никто не умер, — сказал я.
— Вот полюбуйтесь, — сказала мама. — Отец растит себе достойную смену.
