Весь остаток дня мы мчимся на полном скаку, не останавливаясь ни отдохнуть, ни поесть, пока наконец солнце не опускается так низко, что мы и друг друга-то различаем с трудом. Видно, что Эдмунд предпочел бы продолжать путь, но об этом и речи быть не может: безопасность прежде всего. В темноте кто-нибудь из нас может расшибиться или пораниться, и что тогда?
Мы вместе расседлываем коней, устанавливаем палатки, готовим еду. В первый раз за все это время Соня с Луизой тоже помогают. Интересно, у них нервы от страха натянуты так же туго, как и у меня? Я помогаю Эдмунду с ужином, приношу лошадям ведро воды из ближайшего ручья, угощаю их яблоками. А сама все это время прислушиваюсь. Все время обшариваю глазами заросли вокруг лагеря. Все время жду, что на поляну выскочат те существа, что гнались за нами.
После ужина Соня и Луиза молча сидят у огня. Они, кажется, совсем перестали друг с другом разговаривать, и это тревожит меня, но сейчас появились куда более важные поводы для тревоги. Я подхожу к Эдмунду, который расчесывает гриву одной из лошадей, и беру с земли запасную щетку.
Эдмунд кивает мне, и я принимаюсь водить щеткой по грубой серой шкуре Сониной кобылки, пытаясь упорядочить в голове множество вопросов, что осаждают мой ум. Выбрать главный довольно легко.
— Что это, Эдмунд? Что за твари нас преследуют?
Он отвечает не сразу. Даже не смотрит на меня. Я уже решила, что он меня не расслышал, и тут Эдмунд наконец нарушает молчание, хотя и говорит слегка о другом.
— Я очень давно не странствовал по этим лесам и не был в пограничье.
Замерев на месте, я вскидываю голову.
— Эдмунд. В таком деле я поверю любому вашему подозрению, любой догадке.
Он медленно кивает и глядит на меня в упор.
— Ну тогда ладно. Сдается мне, нас преследуют адские гончие, стая волков-демонов самого Самуила.
Я встряхиваю головой, пытаясь увязать свои познания о мифологических адских гончих с возможностью того, что именно они нас и преследуют.
— Но… но адских гончих не существует, Эдмунд.
Он поднимает брови.
— Некоторые вообще не признают существования потустороннего мира, падших душ и тех, кто умеет менять обличья.
Разумеется, он совершенно прав. Если мерить реальность лишь по тому, что знает и во что верит весь остальной мир, так и никакого Самуила не существует, равно как падших душ и пророчества вообще. Но нам-то известно, что они есть. А значит, логично признать ту реальность, в которой мы сейчас пребываем, как бы далеко ни находилась она от реальности других людей.
— Что им нужно? — спрашиваю я.
Он аккуратно кладет щетку на землю и, выпрямившись, поглаживает гриву лошади.
— Могу только предположить, что им нужны вы. Адские гончие — верные последователи Самуила, бойцы его воинства. Бойцы, прорвавшиеся в этот мир мимо кого-то из прошлых Сестер, мимо Врат. Самуил знает, что каждый шаг по этому лесу приводит нас ближе к Алтусу, а значит — к недостающим страницам той самой книги, что способна навеки захлопнуть пред ним врата в этот мир.
Это объяснение потрясает меня не так сильно, как можно было ожидать. Страх не исчез — нет-нет, я боюсь, и кровь в жилах струится быстрее при одной только мысли о том, что по нашим следам несется свора адских псов. Но я знаю: если хочешь добраться до конца, начинать надо с самого начала.
— Понятно. Как нам ускользнуть от них? Как одержать над ними верх?
Эдмунд вздыхает.
— Сам я никогда с ними не сталкивался, но истории всякие слышал. Подозреваю, единственное, что нам остается — продолжать путь. Они крупнее и сильнее любых псов нашего мира, однако заключены в живые тела, и эти тела точно так же уязвимы и могут погибнуть, как любые другие, уж в этом не сомневайтесь. Убить адскую гончую сложнее, чем существо, рожденное нашим миром, однако возможно. Но беда в том…
Он потирает щетину, что успела затянуть его щеки за последние дни. Я слышу, как она шуршит под его ладонью.
— Да? В чем?
— Мы не знаем, сколько их. Если большая стая — ну… У нас-то всего одно ружье. Я неплохой стрелок, но не хотел бы встретиться с целой сворой адских собак. Я бы лучше поставил на другое их слабое место.
— Какое?
Эдмунд оглядывается по сторонам, точно боится, что нас подслушают, хотя я и представить себе не могу, кто тут есть, кроме Сони с Луизой.
— По слухам, — понизив голос, говорит он, — эти гончие кое-что сильно недолюбливают.
Я вспоминаю слова, сказанные им перед переправой через реку: «Остается лишь молиться о том, чтобы река оказалась как можно глубже».
Я озаренно смотрю в глаза Эдмунду.
— Вода! Они боятся воды!
Он кивает.
— Верно. То есть, я так думаю, хотя не уверен, что «боятся» — правильное слово. Вряд ли адские гончие чего-нибудь боятся. Впрочем, поговаривают, что глубокая и быстрая вода заставляет их остановиться. Более всего они страшатся смерти. Ходят слухи, что если им путь преградит опасная река, они скорее прекратят погоню, чем попытаются ее преодолеть.
«Смерть от утопления», — проносится у меня в голове.
— Но разве они не могут перевоплотиться в другое обличье? Ну, скажем, птицы, рыбы или еще кого- нибудь, кто способен преодолеть реку? Или тогда они, по крайней мере, безвредные?
С тех пор, как мадам Беррье в Нью-Йорке сообщила мне, что падшие души способны менять обличья, я не могу без страха глядеть на толпу.
Эдмунд качает головой.
— В отличие от других падших душ, способных переходить от одного обличья к другому, гончие живут и умирают в одном теле. Они с радостью принимают это условие, ибо лишь одна роль более почетна, чем должность адской гончей.
— Какая еще роль?
Вытащив из кармана яблоко, Эдмунд скармливает его серой кобылке.
— Быть членом легиона, личной гвардии Самуила. Адские гончие охраняют только пограничье на пути в Алтус, а члены легиона, исполняя приказания Самуила, свободно разгуливают среди людей и способны преображаться. Да, вам следует опасаться всех падших душ в человечьем обличье, но превыше всего бойтесь Самуилова легиона за злобу и коварство.
— Как же я узнаю их? Я и так уже не верю ни человеку, ни зверю: боюсь, что они окажутся падшими душами.
Я даже измерить не могу этот новый страх, новую угрозу.
— У них есть отметина. Во всяком случае, когда они в человеческом облике.
Эдмунд смотрит в землю, отводит глаза, стараясь не встретиться со мной взглядом.
— Какая отметина?
Он показывает на мое запястье, хотя сейчас оно скрыто рукавом куртки.
— Змея, как у вас. Только вокруг шеи.
Мы молча стоим во тьме, каждый с головой погружен в свои мысли. Я уже не глажу лошадку, и она ласково толкает меня носом, напоминая о себе. Я легонько похлопываю по серой морде, мучительно стараясь выбросить из головы образ особенно жестокого легиона падших душ с ненавистной отметиной на шеях.
— И сколько, по-вашему, у нас времени? — наконец спрашиваю я, снова обратившись к самому насущному вопросу.
— Сегодня мы скакали весь день довольно быстро. Я старался держаться курсом на Алтус, при этом петляя по лесу, чтобы сбить их со следа, хотя бы на какое-то время. Да еще и река — пусть не очень
