появится, ему не выбраться. Элли, которая оттолкнет его, сражаясь за независимость и самостоятельность. Сейчас в ее лице не было ни малейшего проблеска решимости. Макс видел на нем страх и неуверенность. Но потом его взгляд упал вниз, и он увидел, как рука Элли лежит на краю детского кресла и как она держит крошечные пальчики малышки. Он увидел связь между матерью и ребенком. Любовь. И храбрость, которую эта связь неизбежно порождала. Спокойную храбрость.
Он улыбнулся так иронически, как еще никогда не улыбался.
— Эй, — он снова посмотрел ей в лицо, — я люблю проблемы. С ними жизнь интереснее. Нас же не просто так считали в школе плохими ребятами. — Он внес в дом колыбель, а затем детские вещи. — О-оу… А где твоя сумка, Элли?
— Наверное, забыла в гостинице. Беспокоилась о вещах для малышки.
— То есть у тебя теперь нет ни одежды, ни всего остального?
— Видимо, нет…
Они оба посмотрели на то, во что она была одета. Та ужасная растянутая кофта и джинсы, которые были ей велики размеров на пять. Затем Макс неодобрительно нахмурился:
— Твоя одежда вся в крови.
— О господи… — Элли в ужасе уставилась на кровавые пятна на джинсах. — Они же мокрые, как губка! А вдруг у него гепатит? Или СПИД?
— Снимай немедленно, — решительно приказал Макс. — Иди в душ и хорошенько вымойся. Одежду я замочу с пятновыводителем. Проверь, чтобы у тебя не было никаких ран — особенно на ногах. На руки попала кровь?
— Нет. Кто-то дал мне пластиковые пакеты.
— Хорошо. Я как раз думал, что же ты использовала, пока мы не приехали. — Макс подошел к детскому креслицу, в котором малышка начинала попискивать. — Я за ней присмотрю. Ванная в конце комнаты, первая дверь налево.
— Но она хочет есть!
— Покормлю из бутылочки. Вряд ли она будет возражать. — Макс понял, что и сам тоже не против. Ему нравилось ее кормить в больнице. Он даже скучал по этим временам.
— Но…
Макс приподнял бровь, притворяясь, что удивлен ее неподчинением:
— Мыться, Элли. Ради безопасности Мышонка и твоей собственной.
Элли громко вздохнула:
— Но у меня же нет никакой одежды.
— Я что-нибудь найду и оставлю за дверью. Давай. Там есть чистые полотенца и куча мыла и шампуня, так что волосы тоже вымой. Вымойся полностью, ясно? Полная дезинфекция.
Он расстегнул ремень безопасности и взял Мышонка на руки. Элли, стоя в нерешительности, наблюдала за ним еще некоторое время. Затем с еле слышным всхлипом повернулась и скрылась в ванной.
Элли появилась оттуда только минут через двадцать. Влажные волосы лежали на плечах, челка лезла в глаза. Ей пришлось подвернуть рукава рубашки, которую он ей одолжил. Максу нравилась эта футболка — даже несмотря на чересчур близкий к розовому цвет. Снизу из-под нее слегка торчали красные шелковые шорты, тоже принадлежавшие Максу.
После мытья, с оттертым дочиста лицом и босоногая, Элли походила на подростка, причем довольно истощенного. И она смущалась гораздо больше, чем Макс ожидал. Оказавшись в его доме и одетая в его одежду, она выглядела весьма расстроенной таким поворотом событий. И она казалась не только гораздо моложе, чем была, но и намного более уязвимой.
— Скрипишь от чистоты? — Макс старался говорить как ни в чем не бывало, но помимо воли чувствовал исходивший от нее запах свежести.
Она что, нашла у него в ванной какое-то новое мыло? Или этот цветочный женственный аромат — просто естественный запах ее кожи? Настолько открытой он не видел ее с тех пор, как Элли в первый раз кормила Мышонка грудью.
О господи… Почему этот момент постоянно возбуждает его воображение, уж не говоря о некоторых частях тела?
Элли кивнула:
— Как дела с бутылочкой?
— Сама посмотри. — Макс горделиво улыбнулся, махнув рукой в сторону кроватки, которую он поставил в угол комнаты, подальше от сквозняков. — Накормлена, укрыта и снова спит. Мне кажется, на сегодня ей достаточно потрясений.
Элли снова кивнула, на этот раз с чувством:
— Мне тоже.
Хорошо. Надо сконцентрироваться на этом и перестать думать о ее голых ногах и о том, что у нее нет лифчика под футболкой.
— Рыба с чипсами совсем остыли. Я ждал, пока ты выйдешь, чтобы пойти принести свежую.
— Не надо!
Макс остановился, хотя был уже на полпути к двери. Пойти проветриться казалось идеальным в данной ситуации, но в голосе Элли звучала такая боль, что он словно наткнулся на кирпичную стену.
— Что с тобой?
— Я… не уходи, пожалуйста. Если приедет полиция… что я им скажу?
Выражение ее лица говорило: она верит — Макс знает, что им сказать. Ее доверие затронуло какие-то струны глубоко внутри. И мысль о том, что она не хочет оставаться одна. Хочет, чтобы он остался с ней.
— Элли… — хрипло произнес он, признавая свое поражение.
Он подошел к ней медленными шагами, с чувством, что у него просто нет иного выбора. Макс схватил ее в объятия и вдруг осознал, что делает это впервые с тех пор, как она стояла у него на пороге — целую жизнь назад. Тогда Элли была одета в бесформенную одежду, и все, что он почувствовал, — это ее выпуклый живот, носивший ребенка. Теперь ее укрывал всего лишь тонкий слой шелка. Он чувствовал округлости ее тела, то, как она прижимается к нему. Гладкость спины, твердые подтянутые ягодицы, такие гладкие под слоем шелка. Она уткнулась носом ему в грудь и почти терлась им — совсем как Мышонок, когда бывала голодна или плакала.
Макс одной рукой обнимал ее за талию, а другой поглаживал по волосам.
— Все хорошо, — бормотал он, — я с тобой. Я никуда не уйду. — Где-то он это уже слышал… А, ну конечно. Когда ему в первый раз пришлось изображать кенгуру, вот когда. Когда он понял, что попал в ловушку, из которой в ближайшее время не выберется, потому что нет других способов как-то помочь.
Элли откинула голову и посмотрела на него. На ее лице было изумление. И надежда. Но также в ее глазах мерцал вопрос: правда ли то, что он говорит? Макс не мог больше найти слов, чтобы как-нибудь еще ее утешить. И дар речи окончательно его покинул, когда он заглянул в ее светло-карие глаза. Нос, который Мышонок, несомненно, унаследует, когда вырастет. Крепко сжатые губы.
Макс попытался улыбнуться, но эта способность также его покинула. И тогда он поддался естественному порыву — наклонился и коснулся ее губ своими. Не поцелуй, а просто жест поддержки. Так можно поцеловать, например, подругу.
Но почему тогда его ощущения говорили о том, что это был совсем другой поцелуй? Словно первая волна чего-то, во что хотелось нырнуть с головой. Он так хорошо знал аромат этой женщины в его объятиях. Ощущение ее тела. Ему хотелось попробовать ее на вкус. Услышать звуки, которые она сможет издавать, не будучи смущена или испугана. Когда она будет более чем просто счастлива. Макс хорошо умел распознавать звуки, связанные с физической активностью. Вздох удовольствия или, может быть, стон полного удовлетворения… Он мог бы…
Стоп! Неимоверным усилием он смог остановить движение своих губ вниз. Он даже смог выпрямиться и сделать глубокий вдох, чтобы мозги встали на место:
— Может, я тогда поставлю еду в микроволновку?
