просчитал, и меня срывает и несет влево, на встречку, и скорость-то приличная! Но ничего страшного, потому что встречных нет, а обочина левая расчищена и нагребли здоровенный отбойник, в который, в случае чего, я и упрусь. Только рулем успеть отработать и газом, чтобы не заскочить. И в этот момент открывается поворот, и я с ужасом вижу, что по обочине, спиной ко мне, спокойно идет женщина и саночки тянет. А в саночках ребенок сидит. В гости, наверное, куда-то пошли. И ничего я уже не могу сделать. И несет меня прямо в них. И скорость сто. Клянусь, если бы в этот момент, вместо них передо мной встала бетонная стена, я бы умер счастливым!..
Боролся, сколько мог. Потом вдавил тормоз, уперся в сигнал, и женщина повернулась. Я успел увидеть лицо — молодая, она ничего не поняла, даже не испугалась. Я сжал зубы, зажмурился и вцепился в руль. Удар. Все… Как птички об решетку радиатора. Бампер высокий, их не подбросило, вниз ушли…
Как-то затормозил, метров через пятьдесят, на встречке. Сижу, головой мотаю и верить не хочу. Выпрыгнул из машины, ноги подогнулись, упал… и проснулся! Сижу очумевший, всхлипываю, слезы текут, лицо мокрое, сердце колотится. Боже мой, как я счастлив! Какой страшный сон!
Встал под душ, как-то пришел в себя. Чаю попил. Отсиделся. И поехал себе в Быньги. Еду спокойно, не торопясь, А куда торопиться-то? Закинул деньги парням, вернулся в Невьянск и пошел на Реж. Еду, думаю о своем. Смотрю — Осиновка, знак «40». А я и не тороплюсь никуда. Сбросил, еду потихонечку, по сторонам глазею. Спуск, мостик, правый поворот закрытый. Иду потихонечку. И вдруг в голове полная ясность, и я понимаю, что я сейчас увижу…
Да, вы правильно догадались. По расчищенной левой обочине, навстречу движению, шла девчонка и везла в санках ребенка. Я открыл окно и, медленно проезжая, посмотрел ей в лицо. Да, та самая. А ребенок — девочка.
Выключил музыку. Ехал до деревни молча. И никому эту историю не рассказывал. Год думал.
КРУГИ ПО ВОДЕ
Отправился как-то в экспедицию на Север.
А я знаю короткую дорогу из Екатеринбурга на Сыктывкар.
Там есть отрезок, километров пятьсот грунтовок, зато вообще нет машин. И мне там ездить очень нравится.
Уходишь с Екатеринбурга на Тагил, дальше на Качканар, не заезжая, уходишь налево через Теплую Гору. Дорога пустая. Через перевал — на Губаху, через Кизел — на Березники (от Екб всего пятьсот километров).
И вот из Березников через Каму, слева у меня Усолье, дальше, налево, своротка на Орел-городок, а мне — направо, на Пыскор, дальше на Касиб, на Гайны, на Кажим и до Сыктывкара. А дальше еще грунтовки до Соль-Вычегодска (от Екб тысяча пятьсот шестьдесят километров). Это уже Север.
Выезжаю с моста, и прямо передо мной павильон, — написано: «Свежая выпечка»!
Ух как я обрадовался! Я голодный, ехать мне еще хрен знает сколько, а тут на тебе — свежая выпечка! Любой бы обрадовался.
Захожу, а там продавщица, такая молодая, дерзкая и с титьками. Причем про это все понимает, потому как в декольте. Но я человек пожилой и про это тоже все знаю. Тут главное глазами не зацепиться. Только зацепился — застыл и начинаешь пялиться, и забываешь, что хотел сказать. И стоишь, как дурак. Поэтому лучше не смотреть. Да я и не смотрю, а так, замечаю, что грудь у нее горизонтально и слегка колышется, а на груди три золотые цепочки расходятся, как круги по воде… Круги по воде… круги по воде… круги по воде… Стоп! Ты что, купаться собрался?! Прямо так и нырнешь? В незнакомом месте?! Оп, о чем это я? Ах, да!
— А что, и вправду, — говорю, — у вас свежая выпечка?
— Конечно, — отвечает, — свежая.
— А что — горячая?
— С чего вдруг горячая? Она у нас в холодильнике лежит.
Я аж обиделся:
— Так она у вас тогда несвежая!
— Как это несвежая, она же в холодильнике лежала!
— Ну и что, — говорю, — вон Майкл Джексон тоже в холодильнике лежал и чего?
А она, наглая такая:
— Ну так не испортился же!
— Ага, — говорю, — а ты сначала попробуй, а потом и говори.
И выскочил из павильона. И дверь скорее закрыл, чтоб не слышать, что она мне ответила. И то, молодежь нынче пошла, в рожу плюнешь — драться лезут.
Ехал злой и голодный. А потом в Гайнах купил горячего хлеба, сыра и молока. Поел и стал смеяться.
ОРЕЛ
Из Усть-Цильмы поехали в деревню Гарево. Миша Чернов из Москвы, известный исследователь старообрядческой иконописи, зазвал нас. И там я познакомился с местным жителем Валентином. Могучий мужик, старообрядец, шестидесяти лет. Он легко заговорил. Показал только что сделанную своими руками большую усть-цилемскую плоскодонку. В «корень» идет огромный, с двух сторон обтесанный ствол ели с перпендикулярно выходящим корневищем (форштевень). К нему крепятся шпангоуты, а уж на шпангоуты кладут тщательно оструганные досочки «болонью навань» (насколько я понял, от горбыля наверх). Показал несколько пар широких охотничьих лыж, подбитых камусом (олений или лосиный мех с голени ноги для предотвращения отдачи). Причем показал сохранившиеся дедовские лыжи вековой давности, которые от вновь сделанных не отличаются ничем.
Прадед Валентина умер в сто двенадцать лет, а деда пять раз раскулачивали. Там всех раскулачивали, а потом много не вернулось с войны. А потом многие начали пить. Видимо, была пройдена какая-то точка невозврата, и теперь деревня умирает.
Еще посмотрели много разной самодельной утвари — все сделано так же, как делали в XVIII веке (возможно, и раньше так делали, просто я более ранних не встречал). И, когда уже выходили со двора, увидели у забора большую клетку. В клетке сидел орел.
Валентин шел по Печоре на моторке где-то в районе Нонбурга. Рыбаки оставили сети. В них попала большая щука и билась у поверхности. И вдруг на нее спикировал огромный орел. Закогтил и взмыл вверх… Но, захватив вместе со щукой сеть, сумел вытянуть ее из воды на три метра (!) и упал в воду, окончательно запутался и стал тонуть. Валентин подплыл, втащил его в лодку, накинул мешок, привез домой и посадил в клетку.
Когда мы приехали к Валентину, орел просидел в клетке без движения уже два месяца. Это был могучий орлан-белохвост. Он сидел, печально нахохлившись, и клетка была тесна ему в плечах. Дикое зрелище. Могучий свободный орел сидит в клетке, как попугай.
— Вот, — говорит Валентин, — натуралистам обещал в район отдать!
— Зачем он им? — спрашиваем.
— Не знаю, — говорит, — в живой уголок просили. Тут жулики приезжали, просили продать на чучело, но я не отдал.
Мы ему говорим:
