— Давай отпустим!
А он отвечает:
— А что я пионерам скажу? Я им обещал.
— Скажешь, что улетел.
— Нет, — говорит, — так не пойдет, я врать не умею.
— Давай, — говорю, — мы его у тебя выкупим и отпустим.
— Мне не нужны деньги, на хлеб у меня есть, на похороны отложено. Просто я им обещал.
Потом он ушел от темы. Пригласил нас в дом. Дал молока и свежего хлеба. Мы посидели, поговорили обо всем, поблагодарили и собрались уезжать. Вышли на улицу. Стоим, прощаемся. А уезжать нельзя, потому что надо выпустить орла прямо сейчас. Орел не должен сидеть в клетке. Я отвел Валентина в сторону и говорю уже серьезно:
— Давай выпустим. У тебя же тоже душа не на месте, что он в клетке сидит. Позвони им и скажи, что ты его отпустил. И это будет честно. Это надо сделать.
И он вдруг говорит:
— Сейчас я попробую позвоню им, скажу.
И вернулся в дом. Мы ждем. И тревожно на душе.
Вышел Валентин через десять минут. Бросил на ходу:
— Сейчас. Подождите.
Взял две пары рукавиц-верхонок и досочку. Мы подсунули досочку под клетку, взяли с Юрой вдвоем впереди, а он взял клетку сзади и понесли ее к берегу Печоры. Орел встревожился и стал клекотать и очень сильно биться. Он цеплял плечами за решетку и обдирал крылья в кровь. И я боялся, что он не сможет лететь. Мы поставили клетку и открыли дверцу. Он продолжал биться и не мог ее найти. Потом вдруг спокойно вышел, остановился и замер. Свобода обрушилась и оглушила. И я испугался, что он не взлетит. Мы молчали. Было очень тихо. И вдруг орел взмахнул крыльями. И еще. И не мог подняться. Он сделал еще несколько резких сильных движений, и вдруг я понял, что он уже летит! Только летел он над самой травой и не мог набрать высоту. Но он летел! И я отошел в сторону и отвернулся, чтобы никто не видел…
Он сел метрах в двухстах, в кустарнике возле леса. И с деревьев поднялись встревоженные вороны и начали кружиться над тем местом, где он сел. И я испугался, что они на него нападут. И сказал об этом Валентину. Тот усмехнулся и говорит: «Не бойся, если он на них посмотрит — они сразу на землю упадут».
Мы попрощались с Валентином и поехали в Усть-Цильму. Нам всем было очень приятно и радостно на душе. И было ясно, что нам удалось сделать хорошее и важное дело.
Рано утром я приехал к Валентину. И он рассказал мне, что через несколько часов орел взлетел на вершину сухой ели. Вороны затихли. Орел сидел там до вечера, а потом взмахнул крыльями и улетел. И я совсем успокоился.
Мне досталось большое орлиное перо, которое я нашел на полу клетки. Я подарил его маленькой дочке. А сам думаю, вдруг оно волшебное. Когда время придет или беда случится — потрогаешь перо и орел прилетит.
ОТ ЧЕТЫРЕХ ДО ВОСЬМИ
Прилетел на один день. Учил с дочкой стихи. Первый выучили:
Потом:
Потом еще кучу всяких детских стихов, типа Олега Григорьева. А потом рассказал стихотворение, которое встречал только на картинке у Б. У. Кашкина:
Выучили. Вечером, перед сном, зачем-то обгрызла все ногти на ногах. Мне попало.
Везу дочку в садик. Она болтается на сиденье за моей спиной.
— Папа, давай летать!
— Давай, а как?
— А мы крылья привяжем к рукам и будем сильно-сильно махать — и полетим! Только нам надо еще клювики сделать.
— Зачем? — спрашиваю.
— Как зачем? Червячков клевать!
Дочка захворала. Все детки в садике, а она, грустная, сидит дома. Залезла на стол, печально тычет пальчиком в калькулятор.
— Что это? — интересуюсь я.
— Компьютер это у меня, не видишь, что ли?
Ушла в угол. Села рисовать. Изрисовала весь лист разноцветными карандашами.
— Что нарисовала?
— Ты не догадался? Это же салат.
Налил теплого молока. Сидит, мордочку в кружку засунула, пыхтит.
— Что делаешь?
— Как что? Молочко ласкаю. Котятки же не пьют молочко, они его ласкают.
— Так ты котенок?
— Конечно. У меня же кофточка полосатая…
На день рождения моего папы дочка нарисовала подарочек. Картинку. Разноцветными карандашами. И опять весь лист изрисован. Я уже со знанием дела спрашиваю:
— Это салат?
Посмотрела исподлобья.
— Нет, салют.
