бригады, так называемого 'патруля зоны': брали одного борова, который был в розыске. Крепко нам досталось там, скажу я тебе.
— Взяли? — поинтересовался Иван.
— В 'Чернобыльской Сечи' это невозможно. Особенно после того, как зону расширили на пять километров. Там пропадают не только люди, но и целые железнодорожные составы. Вся 'Сечь' состоит из сплошных укрытий, в которых может спрятаться от правосудия и от других проблем любой желающий и нуждающийся в этом. Этот парень как сквозь землю провалился, а мы потеряли двух человек… Хорошие были ребята, но, я только теперь это понял, в 'Зону' надо соваться с хорошим прикрытием — там теперь хорошо вооруженная страна преступников, которые не больно-то жалуют нашего брата… Одни бандиты! Не могу понять, как такое можно было допустить? — Стас передернул плечами. — Довести бардак в 'Зоне' до такой степени, что по ней можно передвигаться только вертолетами. Думаю, что скоро и это будет невозможно — у тамошнего брата столько разного оружия, что я нисколько не удивлюсь, когда они начнут и вертолеты сбивать с неба гроздьями. Почти четыре тысячи квадратных километров сплошного разбоя и бандитизма. Ты читал 'Стархевен' Сильверберга?
— Нет, не доводилось…
— Так в этом романе описывается рай для преступников, планета, на которой они живут по своим собственным законам. Они бегут туда со всей Вселенной от правосудия… 'Чернобыльская Сечь' нечто подобное.
Иван собрался было идти к своему креслу, чтобы сесть и немного отдохнуть — слабость и головокружение, когда он был на ногах, постоянно усиливались, но за окнами стали происходить такие события, за которыми стоило понаблюдать.
Поначалу милицейский эскорт никак не отреагировал на появление автомобиля с телерепортерами, но это было вызвано, скорее всего, растерянностью милиционеров от внезапного и прямо-таки нахального появления телевизионщиков. Но через несколько минут милиционеры предприняли попытку избавиться от журналистов. Приказам, которые звучали через громкоговорители, автомобиль не подчинялся, тогда милиция стала его оттеснять, взяв в плотное кольцо из своих машин и постепенно сбавляя темп движения, но репортеры не были намерены так просто и скоро сдаваться: автомобиль с ними не снижал скорости, и несколько раз ударил в задний бампер милицейскую 'Таврию', а так как их микроавтобус 'Фольксваген', была гораздо тяжелее и мощнее, на последнем ударе 'Таврия' вильнула, и визжа тормозами, дымя горящей от трения резиной, столкнулась с другой 'Таврией', которая прижимала микроавтобус сбоку. Последний, в свою очередь, потеряв управление, выскочил впереди автобуса с террористами. Никто в автобусе ничего не почувствовал. Просто раздался сильный удар, скрежет сминаемого металла, и 'Таврия', кувыркаясь, вылетела на обочину, где остановилась, став на четыре колеса. Что случилось с милиционерами — невозможно было рассмотреть: колонна промчалась дальше. После этого репортеры решили больше не усложнять обстановку и своего положения, включили аварийные огни и стали постепенно притормаживать и скоро остановились на обочине. Возле них сразу же притормозили несколько милицейских машин. Что было дальше со смелыми операторами — об этот было совсем нетрудно догадаться. Служители порядка всегда были круты в обращении с теми, кто причинял им вред и оказывал сопротивление при задержании.
— Во дают! — воскликнул Стас, когда представление закончилось. К его возгласу солидарно прибавился одобрительный гул пассажиров в салоне. — Нелегко же они зарабатывают свой хлеб!
— Думаю, что после этого они долго не смогут есть его, — отметил Иван, идя на свое место. — Сейчас они лишаются своих зубов. Стас, ты будь повнимательнее. Кто знает, какую шутку могут выкинуть эти полоумные журналисты. Возьмут и прикатят на грузовике.
Теперь вся правая полоса трассы была свободна от транспорта. Милиция еще на расстоянии трех километров расчищала дорогу от машин впереди колонны. Весь остановленный транспорт находился на обочинах. Пассажиры и водители машин стояли подле и с удивлением провожали взглядами колонну милицейских машин, автобус и массу других машин: пожарные автомобили, 'скорые'… Поэтому никаких неприятностей и неожиданностей, пока автобус был в пути, не предвиделось. Они могли быть только в тех местах, где автобус делал длительные остановки. Такая должна была быть в Новоград-Волынском, до которого оставалось не более двадцати минут езды.
— Игорь, — обратился Иван к одному из своих подчиненных, когда проходил мимо него, — накорми и напои всех.
— Командир, все будет класс!.. Не надо переживать, — попытался успокоить его парень. — Прорвемся!
— Знаю, но сделай то, о чем я тебя прошу.
— Есть, командир…
Он проснулся из-за того, что от долгого сидения в одном и том же положении у него затекли ноги и спина. Освободившись от оков сна, он сразу испытал потребность в небольшой разминке. Сидящие рядом с ним еще спали. Он посмотрел на часы. Было 14:40. За окном проплывал уже приевшийся волынский пейзаж: сосны выпирали разлапистыми ветвями едва ли не на дорогу. Леса чередовались ровными ладонями зеленых полей. Проводив взглядом попавшуюся на пути деревеньку, ее жителей, которые высыпали из дворов, чтобы посмотреть на проносящуюся колонну машин, он понял, что об угоне уже всем известно, и долгожданное освобождение не заставит себя долго ждать. По его расчетам они должны были прибыть в Новоград-Волынский примерно через полчаса. Скорее всего там специальные части предпримут окончательный и решительный штурм автобуса с террористами.
Мимо прошел старший из террористов. Александр с интересом рассматривал этого человека: короткая, по-военному, стрижка, крепкая шея, огромные тренированные руки, большой рост, плечистый, с открытым приветливым лицом, на которое сейчас падала тень заботы и страдания — у него были забинтованы голова и рука выше локтя. Повязки были сильно пропитаны кровью. Этот человек никак не был похож на террориста… Сейчас он тихо заговорил с одним из своих сообщников, и, подслушав разговор, его отдельные фразы, Александр понял, что бандит отдает распоряжение накормить заложников. Такая забота также мало выдавала в нем террориста.
Саша пожал плечами. Много было странностей в этих людях. Но факт оставался фактом — они были террористами: угон пассажирского транспорта, захват заложников и вооруженное сопротивление. За такие 'игры' в некоторых, вполне цивилизованных странах, как знал Александр, расстреливали на месте, без суда и следствия.
Он еще раз пожал плечами. Впрочем, каждый выбирает себе жизнь, или корректирует ее по-своему… Надо было еще думать и о собственной безопасности. Штурмующие мало заботятся о том, куда стреляют. Не хотелось попасть в список 'ожидаемых потерь'. К смерти он относился с тем спокойствием, которое определяется у людей, побывавших и вкусивших 'прелестей' тюремного заключения и войны. Они прежде всего начинают ценить жизнь, как некую очень важную дорогу, которую важно не только пройти, но и пройти ее так, чтобы польза была от каждого шага. К двадцати семи годам Лерко успел прошагать по этой дороге немало, и крепко запылить обувь ранних представлений и принципов. Некоторые из них оказались верными, и какой бы толщины не была на них пыль забот, разочарований и проблем, они оставались для него самыми ценными приобретениями. Одним из них была святость дружбы. Именно тех отношений с людьми, которые скрепляются в дни самых суровых испытаний…
Он оглянулся. Там, где-то в конце автобусного салона, который невозможно было рассмотреть из-за рядов кресел, сидел человек, который сильно напоминал Лекаря. Когда первые террористы во Львове вскочили в автобус, у Лерко даже перехватило дыхание от этой схожести, но… Саша ничего не знал о судьбе Гелика, хотя регулярно писал тому сразу на несколько адресов, не получив ни единой весточки в ответ. И совершенно не верилось, что этот человек, прежде всего ценящий свободу, как свою, так и, более того, окружающих, мог оказаться заодно с этими бандитами. Сейчас, сидя в автобусе под стражей вооруженных террористов, Александр вспоминал уроки свободы, преподанные ему Лекарем в стенах больницы-тюрьмы. Он запомнил их на всю жизнь. Ими же руководствовался, когда осваивал непривычный быт и темп первых дней освобождения из заключения. Ведомый ими же, скатывался по обледенелому желобу перевала в Афганистане, когда порвалась связка, соединяющая его с жизнью француженки Евы. Он помнил все уроки, хотя их было ничтожно мало, но Лекарь, мудрый, опытный и проницательный, смог
