делегаций? Только Албания и Северная Корея.
'И 'Пекин' туда же! - ахнул про себя Леонид Ильич. - Вот нелюдь!'
- Да, - вынужденно согласился он. - Я сам давно там не был. Значит, 'Пекин' стоит пустой?
- В каком смысле? - не понял Андропов.
- Ну, пустота... Официанты ничего не делают. И горячее стынет?
Юрий Владимирович внимательно посмотрел на Брежнева из-под толстых стекол очков, соображая, что содержится в глубине этой образной витиеватой мысли.
- Пекинское руководство укрепляет свою власть. Но к сотрудничеству с нами все более остывает...
- Остывает, - закивал головой Леонид Ильич. - Это я и имею в виду.
Андропов лишний раз поразился своей проницательности, - вечером накануне Генеральный секретарь пил коньяк, оттого и на уме его теперь ресторанно-кулинарные образы.
- Я хочу сказать... Вернее, призвать. Поосторожней. Знаете ли, чтобы все были довольны. Чтобы всем было хорошо, - пробормотал Брежнев, с трудом подбирая слова. - 'Прага' пусть останется 'Прагой'. И 'Пекин' пусть останется 'Пекином'. Пусть люди отдыхают, не нужно им мешать!
- Мы и не мешаем, - сказал Андропов, поражаясь либерализму степняка. Мы просто отстаиваем свою точку зрения.
- Это правильно, - согласился с ним Брежнев. - А если кто из завсегдатаев позволит себе дебош... перебьет посуду или еще чего...
- Пресечем, - сказал председатель КГБ.
- Именно. Холодный душ и вытрезвитель! - обрадовался Леонид Ильич. - И не забывайте о перевоспитании, о моральном воздействии...
- Я никогда об этом не забываю, - заверил его Юрий Владимирович.
- И хорошо, - от сердца Брежнева отлегло, и Генеральный секретарь светло улыбнулся.
- А правда, - вдруг спросил он интимно, наклоняясь через стол к собеседнику, - что теперь в вытрезвителе пьяниц сильно бьют?
- Почему я должен об этом знать? - терпеливо спросил Юрий Владимирович.
Ресторанов он не любил, к пьяницам относился, как к ползучим гадам. Россия поэтому была для него чужой.
- Ну вы же органы, - сказал Брежнев. - Если не вы, то кто же знает?
- Я могу уточнить, - пообещал Андропов.
- Не надо! - и Леонид Ильич, взяв себя в руки, встал со стула. - Какие у нас еще остались вопросы?
Он зашел за спину Председателя КГБ и внимательно оглядел его шею. На ней чернели точки аккуратно сбритых волосков. В нос Леониду Ильичу ударил приятный и легкий одеколон. 'А у меня не такая шея, - огорченно подумал Брежнев, - у меня хуже. Зря я все-таки назначил его на этот пост!'
Воротнички белых рубашек генсека засаливались почти сразу, и он был вынужден менять их через каждые два часа.
- Я хотел бы остановиться на вопросе, который разлагает нашу армию и молодежь, - без задора сказал Юрий Владимирович.
От общения с первым лицом партии его вдруг потянуло в сон.
Услышав слова 'разложение' и 'молодежь', Брежнев внутренне оживился. Он любил и первое, и второе. В голове его снова возник стог сена с румяной, охочей до всего девкой.
- Я внимательно слушаю вас, - и Леонид Ильич снова уселся за стол перед председателем КГБ.
- Вам известно, какую музыку пражские экстремисты заводят нашим войскам?
- Какую?
- Ливерпульских жучков, - произнес бесстрастно Андропов. - Выносят на площадь перед танками магнитофоны и включают их на полную мощность.
Брежнев расстроился. Он сразу же вспомнил, что жучки появились в Москве после закупок Хрущевым канадской пшеницы. Между зерен, приобретенных на валюту, сидели маленькие черные насекомые, источавшие тошнотворно-горький аромат. С тех пор они встречались везде - в развесной муке, сухарях, макаронах, в городских булках за 7 копеек. Но при чем здесь музыка?
- И как реагируют танкисты?
- Слушают, - саркастически доложил Юрий Владимирович. - А один экипаж после этого отказался выполнить боевое задание!
Он бросил короткий пристальный взгляд на Генерального секретаря, надеясь, что эта информация растрясет его, наставит и опохмелит.
И не ошибся. Степняк заметно помрачнел, руки его начали инстинктивно цепляться за письменный стол, будто случилось наводнение и выплыть из захлестнувшей волны можно было только на этом столе.
Брежнев не понял, где произошло безобразие, но главное уловил - экипаж боевой машины под действием разлагающей музыки изменил Родине.
- Какие жучки? - спросил он хрипло. - Кто это?
- Битлзы, - пояснил Юрий Владимирович. - Но вы, наверное, не в курсе...
- Почему не в курсе? - раздраженно спросил Брежнев. - Это вы не в курсе! А я-то в курсе!
Улыбка сошла с уст председателя КГБ, он понял, что перед ним сидит энциклопедист.
Однако Леонид Ильич смирился. Он не любил кричать на людей, не оттого чтобы слишком уважал их, а просто опасался, что когда-нибудь эти обиженные люди ответят ему тем же.
- С Александрой я разговаривал...- пробормотал он. - Наводил справки у Александры...
Юрий Владимирович на всякий случай кивнул, хотя и не понял, о ком идет речь. Кто такая Александра, с какого сена?
- Александра Пахмутова, - сказал генсек, опять заглянув в записную книжку. - Ей ведь можно верить?
- Всецело, - подтвердил Андропов, ожидая продолжения.
Но Брежнев молчал, призадумавшись. В этом нелепом разговоре с Александрой был виноват премьер- министр Великобритании, который не нашел ничего лучше, как подарить Леониду Ильичу полгода назад комплект пластинок неведомой музыкальной группы. Премьер-министр был лейбористом, в душе склонялся к социализму, музыкальная группа считалась национальной гордостью его страны и поддерживала лейбористскую партию как могла. Леонид Ильич, естественно, не стал слушать пластинки, но сделал себе зарубку на память, чтобы спросить какого-нибудь хорошего композитора, кто это. Что это за пластинки и правда ли, что в них усмотрена социалистическая направленность?
- И что же вам рассказала товарищ Пахмутова? - навел Андропов на всплывшую, как труп, тему.
Брежнев вздрогнул, отвлекаясь от дум.
- Александра... Она ведь лауреат?
- Лауреат премии Ленинского комсомола, - напомнил Юрий Владимирович и, чтобы побыстрее натолкнуть генсека на мысль, пропел: 'И снег, и ветер, и звезд ночной полет...'.
- 'Тебя, мое сердце...' - хрипло подхватил Брежнев, но, забыв слова, запнулся. - Талантливая музыка, - сказал он. - Не пойму только, почему слова пишут не один, а двое?
- Гребенников-Добронравов, - как машина, выдал из себя Юрий Владимирович.
- Это что, очень важные слова?
- Не думаю. Но у нас и текст гимна написали двое.
- Так это ж гимн! А здесь 'и снег, и ветер'! - Леонид Ильич опять раздражился, помрачнел. - Нельзя, что ли, одному такое придумать?
- Конечно, можно, - мягко согласился Андропов. - Нужно указать товарищу Пахмутовой, чтобы выбрала себе одного.
- Именно, или Гребенникова, или Добронравова. Мне все равно. Но пусть будет один! - Леонид Ильич вскочил со стула и вдруг начал жаловаться, как ребенок: - Я спросил ее, что это за битлзы? А она говорит: 'У них очень спортивная музыка!'.
- Так и сказала? - не поверил ушам Юрий Владимирович.
- Спортивная, говорит... А я не понял, они что, футболисты?
