- Насколько нам известно, нет.
- Если футболисты, может, их пригласить к нам? Сыграют один матч, и наша сборная их потопчет.
- Англичане довольно сильно играют, - напомнил Генсеку Андропов.
У обоих еще была жива в памяти ничья в Лондоне два года назад, где вратарь нашей сборной Пшеничников творил чудеса, метаясь, как Яшин, от девятки к девятке и вынимая из-под перекладины абсолютно неберущиеся мячи. Численко тогда закатил две банки, но англичане все-таки отыгрались, скорее от испуга, чем от мастерства. Счет 2:2 забылся сразу, но моральная победа осталась за нами, призывая к новым матчам и новым спортивным авантюрам.
Но футбольную тему Юрий Владимирович откинул из головы сразу, сконцентрировавшись на оценке популярного советского композитора. Прошли времена, когда партия разделывала творческих интеллигентов под орех за одно неосторожное слово. Настала пора дружбы и отеческой заботы, так что Юрий Владимирович решил ничего не опровергать, а предоставить Генсеку лишь голые факты.
- Их музыка звучит повсюду. Например, у американского экспедиционного корпуса во Вьетнаме.
Здесь Андропов сделал эффектную паузу.
Брежнев вскинул на него мутноватые глаза.
- Наверное, поэтому американцы все просирают?
- Наверное, поэтому, - согласился Андропов, поймав себя на мысли, что такой простой и логичный вывод ему, аналитику-интеллектуалу, никогда не приходил в голову.
'А ведь наш Генсек - умница!' - подумал он.
- Вы правы, они разлагают все участвующие стороны. Но меня сейчас интересуют не американцы, а наши граждане. Что толку, если американцы под действием битлзов разложатся, а наши люди в это время морально деградируют?
- А Вьетнам? - вдруг спросил Брежнев.
- Что Вьетнам? - не понял Юрий Владимирович.
- Там что, тоже?
- Ну да, - подтвердил Андропов, догадавшись, о чем идет речь. - Наши информаторы сообщают, что одна и та же музыка несется по обе стороны фронта.
- И что из этого следует?
- Из этого следует, что война скоро окончится. Не с кем будет воевать, поскольку все будут петь одно и то же... Но это я шучу, - поправился Юрий Владимирович, почувствовав, что перегибает палку в своем парадоксализме. Война окончится победой сил Вьетконга. Благодаря нашей военной помощи.
Степняк сдвинул густые брови к переносице, о чем-то тяжело размышляя.
- Ну и пусть, - сказал он решительно. - Пусть играют!
- Не понял, - пробормотал Юрий Владимирович.
- Ведь Александра сказала... Она ведь попусту не скажет! Александра!
- А как тогда относиться к фактам вербовки? - выложил председатель КГБ свой последний козырь.
'Вот ведь, не отстает! Прилепился как банный лист! - подумал Леонид Ильич, начиная утомляться от этого тяжкого разговора. - Одно слово гэбуха!'
- Кого? - спросил он. - Кого вербуют?
- Советскую семью, - туманно сообщил Андропов. - Осветить подробнее?
- Осветите, - неохотно согласился Брежнев и отчего-то включил настольную лампу.
- Наши люди на Главпочтамте перехватили письмо из Англии, электрический свет начал резать Юрию Владимировичу глаза, и он сощурился. Представитель битлзов приглашает москвичей в Лондон, якобы на прослушивание.
- Не надо, - коротко сказал Брежнев.
- И я так думаю, - обрадовался Юрий Владимирович.
- Они что, из разведки?
- Битлзы?
- Ну да.
- У нас нет таких сведений. Но их может использовать 'Интеледжент сервис' даже против их воли.
- Так! - и Леонид Ильич тупо уставился в письменный стол.
- Семью мы будем брать в разработку, - пообещал Юрий Владимирович.
- Не надо, - снова сказал степняк. - Берите битлзов.
- Хорошо. И битлзов...
- В печати... Про печать не забудьте, - напомнил Генеральный секретарь. - Осветить их прогрессивную роль... В деле разложения. Ну и реакционные стороны таланта... Тоже осветите.
- Ну печать... Это не по нашему ведомству, - мягко не согласился с Генсеком Юрий Владимирович.
- Что еще у вас? - степняк тяжело дышал, заметно утомившись.
- Все, - испугался Андропов. - Здесь документы, которые я не успел обсудить. По так называемому диссидентскому движению, - и он указал рукой на папку.
Степняк, набычившись, не отрывал тяжелого взгляда от стола.
- Можно идти? - и Юрий Владимирович поднялся со стула, намереваясь откланяться.
Брежнев поднял на него красные глаза.
- Знаете, что мне приснилось несколько дней назад? - спросил он. - Мне приснился товарищ Полянский. Подошел ко мне сзади и говорит: 'Не генсек ты, Леня! Честное слово, не генсек!'.
- Чепуха какая-то, - пробормотал Андропов. - Не ожидал от товарища Полянского!
- И я от него не ожидал! - страстно подтвердил Леонид Ильич. - Не по-товарищески он поступил! Я так не делаю!
Отпил 'Ессентуков'.
- А вы-то сами как думаете?
- По поводу товарища Полянского? - попытался запутать вопрос Юрий Владимирович.
- По поводу генсека! - и Брежнев требовательно поглядел Юрию Владимировичу в глаза.
- Я думаю, куда ночь, туда и сон! - сказад Андропов, дипломатично уходя от прямого ответа.
Леонид Ильич махнул рукой. Жест был сокрушенный, безвольно-отпускающий...
Председатель КГБ вышел из кабинета. Отер платком высокий выпуклый лоб и толстый нос. В последнее время из него вытапливался жир, и Юрию Владимировичу казалось, что подчиненные, замечая это, принюхиваются к его носу, более того, начинают переглядываться и подмигивать друг другу.
Брежнев тем временем, глядя посетителю в спину, решил для себя два вопроса. Во-первых, рассчитаться с товарищем Полянским за свой сон при первом же удобном случае и, во-вторых, выдвинуть битлзам советскую альтернативу. Чтобы играли так же, но пели бы про наше. Последний вопрос он не додумал, решив передоверить его министру культуры.
Он помнил, что министр культуры была женщиной, музыку не любила, но зато любила балет.
Через несколько лет после описываемых событий она покончит с собой, и культура, балет в особенности, начнет чахнуть, хиреть.
Глава десятая. Остановки на пути в Лондон
Мама написала странное письмо. В первом абзаце она горячо благодарила партию и правительство за проводимую ими внешнюю политику. Ниже, напомнив адресату о важности культурных контактов, попросила выпустить в Англию сына в сопровождении родителей за государственный счет. А напоследок, более решительным тоном, предложила дать ей отдельную квартиру и прописать в Москве мать и сестру из Уфы.
Перед сном она прочла письмо вслух Лешеку.
Тот почесал затылок и сказал, что вещь, в самом деле, удалась. Стиль энергичен, тон решителен.
- Но, может, у тебя какие-то сомнения? Поправки? - требовательно спросила мама, испытывая в душе неуверенность и тревогу.
Лешек опять почесал затылок, но уже другой рукой.
- Почему ты хвалишь только внешнюю политику? - резонно спросил он.
- А какую ж еще хвалить?
- Разве нет никакой другой политики, кроме внешней?
- Есть! - расстроилась мама. - Вот дура!
- Именно, - согласился отчим. - Впиши, бардзо, 'и внутреннюю'.
