- Боже мой! - воскликнул я, слегка надавив на мраморное оперение.
Кинрю взглянул на меня, как на умалишенного. Он словно дивился моему новому религиозному обращению, а я тем временем отвернул грифону голову, поставил ее на стол и порылся во львином чреве, нащупав сложенный вчетверо лист вощеной бумаги.
- Что там?! - черные глаза Юкио Хацуми из щелочек превратились в блюдца.
- Еще не знаю, но, по-моему, - я, подобно бывалому акушеру, извлек находку на свет, - какая-то карта.
- А при чем здесь графиня Картышева? - изумился Кинрю.
- Я и сам бы хотел узнать ответ на этот вопрос, -промолвил я. - Не мешало бы глянуть на эту карту.
Кинрю поднес свечу поближе ко мне, и мы устроились с ним за круглым столиком красного дерева изучать обнаруженную мною карту. Я развернул ее и положил таким образом, чтобы на нее падало как можно больше света.
- Кажется, это план переправы через Березину, - догадался я. - Час от часу не легче! А я-то, наивный, считал, что война закончилась.
- Яков, а вы ничего не путаете? - засомневался Кинрю. - Речь действительно идет о Наполеоне?
- Да, я уверен! - воскликнул я. - Смотри, вот обозначена дорога в Борисов, - я ткнул пальцем в то место плана, где была проведена жирная линия. - А вот, под стрелочкой, явственная подпись: 'Березина'
Кинрю все еще продолжал смотреть на меня с недоверием.
Я продрлжал стоять на своем:
- Да я же там был и прекрасно ориентируюсь на местности!
- А это что? - Кинрю указал на латинскую букву C.
- Дай-ка прикинуть, по-моему, это как раз мосты, по которым шла переправа французской армии. Здесь и широта реки указана. Вот, гляди двадцать три сажени.
- А что означают прописные ab? - спросил японец, ткнув пальцем с коротко остриженным ногтем на пунктирную линию, в центре которой стояла жирная буква D.
- Смотри внимательнее, - велел я ему. - Здесь же подписано. Летняя дорога вброд через реку. Тут и промеры указаны: глубина реки в этом месте два с половиной аршина, - добавил я и присвистнул: - Занятно! Видел бы ты, Кинрю, что здесь творилось 12 ноября 1812 года! В этот-то день Наполеон как раз со своей армией к Березине подошел, следом его Кутузов преследовал. Да нет, не тот! - усмехнулся я, заметив каким выразительным взглядом окинул меня Кинрю, и продолжил:
- Витгенштейн ему путь с севера преградил, а Чичагов еще 9 ноября занял Борисов. Ситуация для французов усугублялась тем, что река, уже давно замерзшая, снова вскрылась после двухдневной оттепели, и ледоход мешал наводить мосты. Но Бонапарт нашел выход и здесь.
- И какой же? - Кинрю выглядел и в самом деле заинтригованным, его черные хитрые глазки зажглись интересом.
- Вот! - Я показал на плане еще одну жирную букву А, обведенную пунктиром. - Читай! - На карте было написано: 'Деревня Студенка в 12 верстах от Гор. Борисова; сожжена'. Похоже, что именно о ней мне успела сообщить мадемуазель Камилла незадолго до гибели. Здесь Наполеон мосты и построил, дезориентировав Чичагова, а потом переправил боеспособные части на правый берег, откуда с тяжелыми боями к Вильно ушел.
- Но здесь же черным по белому написано, что деревню сожгли.
Я пожал плечами:
- Ее запросто могли и отстроить заново. Меня волнует не это, а то, что в этой деревне забыла графиня. Кстати, ты заметил вот этот крест, на участке В?
Кинрю кивнул.
- Я пока не знаю, что скрыто за этой литерой. Но думаю, что с этим-то мы еще успеем разобраться.
- Надеюсь, - в голосе японца не прозвучало энтузиазма.
Я усмехнулся:
- До чего же любопытно получается, в этом месте полегло около двадцати тысяч французов, а в летнее время здесь, оказывается, наши крестьяне через реку переправлялись вброд!
- Это, бесспорно, факт любопытный, но...
Я не дал моему другу договорить, охваченный каким-то мистическим порывом, и повторил слова, произнесенные государем:
- 'Господь шел впереди нас. Он побеждал врагов, а не мы!'
Кинрю отнесся скептически к откровению, явленному Александру, но мнение свое все же удержал при себе. Однако спросил:
- И что же мы будем делать дальше?
- Отправимся в Оршу, я полагаю, оттуда через Борисов - в Студенку, поищем то, что этим крестом означено, а заодно и бесследно исчезнувшего дворянина Радевича.
- План многообещающий, - заключил Кинрю на полном серьезе.
- Не мешало бы скрыть следы нашего вторжения, - подумал я вслух.
- Отчего же? - спросил Кинрю. - Неужели, Яков Андреевич, вы полагаете, что Радевич в полицию побежит? Я думаю, что Управа благочиния им-то в первую очередь и заинтересуется! Так что не в его это интересах!
- Не спорю, - я согласился. - Но поостеречься все же не помешает! Все-таки недаром народная мудрость-то гласит, что береженого Бог бережет! Хотелось бы, чтобы Родион Михайлович не знал до поры до времени о нашем с вами к нему интересе!
- А с этим что вы предлагаете делать? - Кинрю кивнул в сторону изуродованного грифона. Я призадумался, повертел орлиную голову в руках и попытался приладить ее к львиному туловищу, но не удержал, и тяжелая фарфоровая махина с грохотом покатилась по паркетным плитам. Кинрю и охнуть не успел, бросился ловить нашу 'птичку', но она со звоном вдребезги разбилась. Я спешно сложил план переправы и запрятал его в карман.
В этот момент в комнату вбежал заспанный привратник в ночном колпаке в сопровождении здоровенного мужика, вооруженного довольно увесистой дубиной.
- Караул! - заорал привратник. - Грабят!
Он вжался в стену и заморгал испуганными глазами. Мужик угрожающе двинулся вперед, тем самым вынудив меня схватиться за пистолет. Я и опомниться не успел, как японец молниеносным, почти бесшумным движением оказался в полутора шагах от несчастного и одним лишь движением руки распростер его на полу. Привратник бросился выручать товарища, и Кинрю ткнул его со всего размаха в плечо. Я только сейчас заметил, какое своеобразное кольцо с выдвижной иглой одето на его правом указательном пальце. Хлынула кровь, и мужик завопил, поднимаясь с пола. Привратник не шелохнулся, он онемел от ужаса. Воспользовавшись сумятицей, мы с моим другом бросились к двери.
Дождь прекратился, на небе показались первые звезды. Мы зашагали в сторону Невского, в надежде встретить извозчика. Однако улицы к этому часу замерли и опустели.
Внезапно из-за угла вынырнула карета, и я едва не угодил под ее колеса. Вряд ли бы я писал эти строки, если бы Кинрю вовремя не схватил меня за локоть и буквально не выволок из-под экипажа, который промчался мимо.
Отдышавшись, я пробормотал:
- Что-то подсказывает мне, что господин Радевич Петербурга не покидал!
- Надо торопиться, - сказал японец. - Возница может вернуться, - и тихо добавил:
- Я хорошо запомнил его лицо.
От этих коротких слов повеяло холодом. Кинрю увлек меня за собой под какую-то арку, и около часа мы с ним еще поплутали по городу, который я знал, как свои пять пальцев.
Дома Кинрю прочитал мне слова из кодекса его клана:
Солнце - моя душа,
Холод - мой разум.
Я вижу с помощью мыслей,
Я мыслю с помощью глаз.
Мой дух - моя власть,
Моя сила - невозмутимость,
Мой долг - это закон вселенной.
Тень - моя сущность,
Честь моя - это я сам,
И со мною всегда мой меч.
