меня в гостиной, развлекаемая радушной Мирой. Но все мои чаяния оказались тщетными, ибо, как заверил меня Кинрю, камеристка не приходила.
Устало опустился я на диван, и Мира в огненно-красном сари поднесла мне свое фирменные пирожные, которые я любил сильнее всех лакомств на свете. В высоком бокале слоями она разложила безе с пралине, клубнику, кремово-шоколадные шарики с дольками ананаса и залила изысканным сладким соусом из коньячного клубнично-ананасового сиропа.
- Ты меня балуешь, - сказал я ей, отправляя в рот ложечку воздушного крема с орехами.
- Яков, вы себя не бережете, - изрекла она с глубокомысленным видом. - Кутузов использует вас нещадно, а вы ему во всем потакаете.
- Ты не права, - сказал я со вздохом.
Откуда же ей было знать, что к моменту моего вступления в Орден я остался практически без средств к существованию, и именно Иван Сергеевич протянул мне руку помощи, указав тот самый единственно верный путь, ведущий к духовному обновлению и просветлению, и только благодаря его дружескому участию могли мы вести светский образ жизни, окруженные роскошью и потворствующие всем своим прихотям. Ложа сторицей оплачивала все наши расходы в лице моего щедрого поручителя и наставника.
Миру убедить мне так и не удалось, и я покинул ее, погруженную в противоречивые мысли, полную тревог и сомнений.
Я зашел в кабинет, зажег светильники, не прибегая к услугам верного valet de chambre. На угловом палисандровом столике лежала моя едва начатая тетрадь. Я раскрыл ее и перелистал исписанные страницы. Сколько всего теснилось у меня в голове, требуя выхода. Я поднял перо и задумался. За оконным стеклом стемнело, на бумагу ложились блики от витража, который переливался в неярком мерцающем свете свечей и розового фонарика под сводчатым потолком. Сколько всего хотелось мне поведать этой тетради?! Я обмакнул в чернильницу заточенное перо и приступил к изложению своего запутанного повествования. На пальце у меня по-прежнему поблескивало эмалевое кольцо, посланное волею Божьего провидения.
Лишь на рассвете спрятал я перстень, убрал дневник и поднялся в спальню, где меня ожидала разобранная постель.
Что делать дальше? Этот вопрос промучил меня еще около часа, прежде чем я сомкнул глаза и погрузился в тревожный и прерывистый сон, который так и не принес мне желательного отдохновения.
Поутру я спустился в столовую. Мира, бывшая уже на ногах, встретила меня чашкой своего неизменного черного кофе.
- Вы опять провели бессонную ночь? - осведомилась она, бросив озабоченный взгляд на сиреневые тени у меня под глазами.
Я покачал тяжелой головой, в которой каждое мое движение отдавало болью, и возразил:
- Мира, я очень ценю твою заботу, но не принимай, пожалуйста, близко к сердцу мою усталось. Она ровным счетом ничего не значит.
День выдался пасмурным, туманным. Небо сковали свинцовые тучи, грозившие проливным дождем.
К завтраку вылез осоловелый Кинрю с заспанными глазами, которые теперь превратились и вовсе в едва различимые щелочки.
- Ну, как Камилла? - осведомился он, намазывая на ломоть сдобного белого хлеба толстый слой масла. В еде он оканчательно и бесповоротно перенял русские традиции.
- Ты, как всегда, оказался прав, - вынужден был я признать справедливость его слов, как это было для меня ни прискорбно.
Утолив голод, я переоделся, набросил поверх фрака серый сюртук и направился к госпоже Сычевой, все еще не утратив надежды разыскать мадемуазель Камиллу.
- Яков Андреевич! - обрадовалась хозяйка уютного домика недалеко от Сенной. Я прошел в маленькую гостиную, уставленную далеко не новой мебелью, свидетельствующей о небольшом достатке вдовы.
- Добрый день, Дарья Степановна, - приветствовал я ее. Мы были знакомы еще с войны, на которой она потеряла сына, а я утратил лучшего друга.
Дарья Степановна распорядилась поставить чай, и через несколько минут мы уже сидели за самоваром.
- Камилла раньше служила у меня, - сказала хозяйка. - Именно я и давала ей рекомендации, чтобы устроиться к графине. Ничего плохого я о ней сказать не могла, - Дарья Степановна хлебнула свежезаваренного чая и продолжила:
- Признаться, я была удивлена, что она попросилась обратно. У Картышевых и жалование больше, да и вообще... Престиж, так сказать, - она пожала плечами и спросила заинтересованно:
- А что все же произошло? Камилла должна была зайти, а ее все нет и нет. Даже не знаю, что и думать...
- Я тоже хотел бы узнать ответ на этот вопрос, - ответил я, так и не удовлетворив ее любопытства. В итоге мой визит к Сычевой оказался безрезультатным.
Я отодвинул на окошке кретоновую занавесь. По улице сновали мелкие чиновники с кокардами на фуражках, юные гимназисты, а вдалеке замаячила фигура знакомого квартального надзирателя.
Я наспех распрощался с Дарьей Степановной и опрометью выскочил под дождь, чтобы успеть за Медведевым, который с некоторых пор возглавлял одну из столичных полицейских управ.
У меня основательно намок сюртук, прежде чем я нагнал его и ухватил за плечо прямо у Литовского замка, в котором располагались казармы Гвардейского экипажа.
- Здорово, Лаврентий Филиппович! - приветствовал я его. - Давненько не виделись!
- Яков Андреевич, вы ли это? - весело осведомился Медведев. - Увидел вас, и на душе точно ангелы запели.
- Лукавите, - заметил я, улыбаясь.
- Никак нет, - обиделся Лаврентий Филиппович. -Сердце сомлело от радости, - он оскалился белозубой улыбкой и по-заговорщически мне подмигнул.
'Вспомнил былое', - подумал я.
Медведев в масонах не состоял, но помогал мне по настоятельной просьбе одного из братьев, занимающего в столичной полиции весьма влиятельную должность.
- Много с тех пор воды утекло, Яков Андреевич, как вы в последний раз нас своим визитом удостоить изволили, - выговорил Медведев.
Неужели соскучился? Я едва удержался от язвительного замечания, потому как с Лаврентием Филипповичем мы друг друга на дух не переваривали, хотя при этом всегда за ручку здоровались. Зато, не будь на то особой нужды, готов поспорить, за две версты бы друг к другу не подошли.
- Ну вот как раз случай-то и пришелся, - ответил я. - Потолкуем?
- Чего же не потолковать? - не возражал Медведев. -Коли о деле.
- О деле, само собой, - согласился я, поеживаясь от холода. Сентябрь - сентябрем, а все-таки осень! Дождь лил не переставая, усиливаясь с каждой минутой. Мы стояли у низких и тяжелых ворот, проделанных в башне, выходящей к Литовскому мосту. Два ангела с крестом на фронтоне потемнели от сырости.
- Хорошо бы здесь тюрьму разместить, - мечтательно протянул Медведев.
- Это от чего же? - удивился я. Логика моего собеседника нередко заводила меня в тупик.
- Да место удобное, - ответил он. - Преотличные бы казематы вышли, только решеток на окнах не хватает.
Спорить я не стал, справедливо рассудив, что ему виднее.
- Извозчика бы поймать, - предложил Лаврентий Филиппович. - Все комфорту-то больше, чем мокнуть на улице.
Он шагнул прямо в лужу и замахал рукой, наконец остановив экипаж. Возница - видно с первого взгляда - пропойца, карета - самая, что ни на есть, колымага, а выбирать-то не приходится! Так мы и нырнули с Медведевым в экипаж.
- Водочки бы, - мечтательно заметил Лаврентий Филиппович. - Вмиг бы согрелись, - блаженно фантазировал он, а у самого, как и у меня, зуб на зуб не попадал.
