из леспромхоза весь до последней копеечки. Финансовая сторона отношений должна оставаться темной для отряда, подсказал директор. Нужно взять у всех бойцов доверенности, получить зарплату за весь отряд сразу и раздать людям сколько надо, а не сколько заработали.
Чтобы реализовать задуманное, требовалась некоторая затяжка времени. И тогда 'дикарям' предложили поработать в Приемной запани еще пару недель.
Климцову было лень напрягать мозг и придумывать липовые фамилии, поэтому он взял готовые и вписал в штат 'Пармы' Забелина, Соколова, Бибилова, Марину и Бондаря. Ему поначалу показалось, что он меньше прегрешит, если использует существующие... Перед кем? Он спохватился, что не вписал Кравцова. Нужно было затолкнуть этого красавца в список вместо Забелина. Ну да ладно, в другой раз рассчитаемся.
За мертводушных бойцов Климцов самолично сфабриковал доверенности. Вышло красиво и почти достоверно.
Теперь в руках Климцова имелись рукописные подтверждения в полном к нему доверии. Это было прямым доказательством поговорки, что бумага может выдержать все. Это был парадокс, ласкающий сознание Климцова. Ему открыто доверяли однокурсники, и подписи внизу говорили об этом. От факта никуда не уйдешь. Теперь на чей угодно вопрос, доверяют ли ему друзья, он мог с уверенностью ответить: да, доверяют! Вот платежная ведомость, к которой все эти бумажки подшиты.
Получив деньги в кассе, Климцов с Фельдманом, как и условились, пошли к директору. Фельдман остался на шухере в приемной, а Климцов зашел в кабинет и оставил на столе пять пачек червонцев. После этого он получил приглашение поработать в следующем году на подобных условиях.
Свои доли Фельдман с Климцовым спрятали за подкладки пиджаков, а остальные деньги прямо в авоське принесли в барак.
Началось с того, что бойцы ростовского 'Факториала', заходившие в гости к 'дикарям', успели насмотреться на кучу денег, заработанную 'Пармой'.
Возвращаясь к себе под впечатлением, они не ленились поносить своего командира за то, что тот не обеспечил им такого же, как у смежников, заработка. При этом они завышали сумму, полученную коллегами. После благополучного отбытия 'Пармы' травля в 'Факториале' усилилась. Ростовчане никак не могли уехать домой - в кассе леспромхоза не было денег для зарплаты. Командиру стали ставить в вину и эту неувязку. И он, произведя в голове какой-то расчет, заявил, что честным путем таких денег заработать нельзя! Поэтому он идет в соответствующие органы, чтобы поделиться своими соображениями.
Там не стали особенно расспрашивать, на чем основаны доводы или домыслы, и поступили очень оперативно - выехали на место происшествия с комиссией. Сигнал оказался своевременным - директор не удосужился снести деньги домой или припрятать подальше. Он был уверен в безукоризненности прокрученного дела.
Колесо закрутилось. Были опрошены ростовчане, бухгалтерия, потом очередь дошла и до 'Пармы'.
Институт гудел. Таких случаев в его практике не было. И не было даже в теории. Всем хотелось быть в курсе событий. 'Парму' замучили расспросами, но толком никто не знал, что произошло на самом деле.
Особенно допекали Татьяну. А как раз ее можно было и не трогать. На производственной практике, перед вылазкой в Коми, слесарь четвертого разряда - детина, каких мало где увидишь, - уронил с помоста на нулевую отметку огромную кувалду и едва не пришиб Татьяну. Татьяна чуть не умерла от страха и, пока отчитывала слесаря за несоблюдение норм техники безопасности, успела влюбиться в него. Нарушитель счел наиболее безопасным ответить на чувство. У них завязалась переписка. Теперь он требовал, чтобы Татьяна бросила институт и вышла за него замуж. Она сказала, если он любит, никуда не денется, подождет.
Усов распекал ее за волокиту в создании семейного очага.
- А если он меня бросит? - в ответ рассуждала Татьяна. - Кому я буду нужна недипломированная?!
- Нет, Таня, счастье нужно бить влет, королевским выстрелом, твердил Усов. - И лучше дуплетом, для надежности. А то упустишь.
- Как это дуплетом? - не понимала Татьяна. - Сразу с двумя, что ли?
- Ну, это смотря кто как понимает, - дурил голову Усов. Он был теперь почти с Татьяну ростом. И так непредвиденно утвердился в своем новом качестве, что никому уже и не верилось в его недавнее тарапуньство.
- Тебе бы освоить пару болевых приемов, и с тобой можно было бы хоть в кругосветное путешествие, - говорила Татьяна несколько подобострастно и чуть-чуть не по теме. - В любой лодке.
- Рановато, - дружески отнекивался Усов. - Я догнал тебя только в росте, а вот весовые категории...
- Ерунда, наберем для равновесия кирпичей. Но я не это имею в виду. Теперь с тобой не стыдно появиться не только на Десне, но и на острове Пасхи или на Бермудах! - Татьяна вложила в текст столько энергии, что прозвучало это почти в стиле вопля. За лето она тоже окрепла и грозилась вовсе выйти за размеры, отведенные природой женщине.
Следователь уехал, и механизму вышеизложенной истории как бы перестало хватать кинематики. Словно в комнату уже случившихся событий больше никого не впускали и не выпускали.
Время с горем пополам без всякого развития добралось до ноября. Пришли повестки в суд. Почему-то всего четыре - Климцову, Фельдману, Матвеенкову и Татьяне.
Почему Климцову и Фельдману - понятно. Татьяна, скорее всего, просто приглянулась следователю как личность. Но вот зачем прислали повестку Матвеенкову - темный лес. Свидетель из него всегда получался никудышный.
Были, конечно, шутки и насчет сухарей. Чтобы не мучиться, мешки с ними рекомендовалось прихватить с собой сразу.
Климцов ерзал и тянул до последнего. Спасательное колесо, заведенное с помощью родителей, крутилось. Обработка ректора прошла основные стадии, и в Коми убыли соответствующие просительные бумаги.
Климцов не пожалел денег и прихватил в судебную командировку ящик коньяку и прочей закуси. Как если бы для всего вагона.
Дорожной трапезы с ним никто не разделил.
По приезде поселились в гостинице по соседству с цирковой труппой лилипутов из Нахичевани. Что они, эти южные карлики, делали в Княж-Погосте при температуре минус пятьдесят семь? Какой тут цирк?
Чтобы не задубеть на постоялом дворе, свидетели по делу директора леспромхоза АН-243/8 отправились в кабак. Там к Климцову сразу начал приставать человек в узком приталенном пиджаке, на высоких каблуках и с длинными волосами. Пару раз он настойчиво приглашал Климцова на белый танец.
- Я не танцую, - буркал Климцов. - Сколько можно говорить?! Отстаньте от меня!
- Я заметила, при виде тебя эти экземпляры сразу начинают активизироваться, - сказала Татьяна. - Ты что, профориентацию сменил?
- Откуда я знаю, что ему надо! - нервничал экс-командир отряда 'Парма'.
- Но Матвеенкова или, на худой конец, Фельдмана он ведь не пытался снять. Или, скажем, меня. Он почему-то положил глаз именно на тебя. Что-то тут нечисто.
- Идите вы все к черту!
- Мы-то пойдем, а вот что он тут с тобой сделает, когда ты останешься один? Идемте, парни!
Климцов вышел следом.
- Такое впечатление, так сказать, что зимуют в Коми, некоторым образом, одни недоделанные. Может, как говорится, и тебе здесь остаться помыкаться, а, Климцов? - зевнул Матвеенков, когда вернулись в гостиницу, которая называлась Домом колхозника.
В комнатах и коридоре этого муниципального жилища погас свет. Поговаривали, что от мороза.
Матвеенков, как обычно перед сном, решил облегчиться и отправился на поиски туалета, продвигаясь по стене и подоконникам. Грамотно балансируя, он добрался до кабин и стал на ощупь искать унитаз. Вместо долгожданного санитарного фаянса Матвеенков нащупал голову уснувшего на корточках лилипута, как оказалось - глухого. Лилипут притих от холода на общественном горшке и подремывал в позе какого-то
