- Нинкин, - отчалил от себя первый, - работаю заместителем министра топлива и природных ресурсов. Раньше при медосмотре меня всегда просили раздеться, а теперь просят только показать язык. Как тут не станешь циником? - Только складочка на его круглых без всяких стрелок и в обтяжку рейтузах выдавала его половую принадлежность. Штаны его были настолько в облипочку, что поверх пола можно было вычислить еще и национальность, имейся она у него в наличии. Он стоял в характерной позе просителя, а руки висели по швам, как после ампутации аппендицита. В старину, когда он ел мороженое, одна щечка у него ныряла вглубь и получалась ямочка. Это его и погубило. Теперь ямочка виднелась и без мороженого плюс вертикально лицу появилась характерная впадинка на подбородке. - Не женат. Детей нет, - завершил он о себе.
Впритык и без всяких зазоров к нему рапортовал Пунктус:
- Тружусь заместителем министра энергетики. Не женат, детей нет.
Лицо Пунктуса было сформулировано таким образом, что угадать по нему, о чем идет речь, было невозможно. Конечно же, симбиозники Нинкин и Пунктус не рассказали, как они не могли друг без друга и как в течение многих лет доставали премьер-министра. Они, будучи замами, добились перевода зданий обоих министерств на одну улицу. У них не раз возникала мысль о выезде в страну, где можно было бы без проблем узаконить отношения, но тоска по родине присуща всем, причем глубина у некоторых даже значительнее. Так они и докатились до нынешнего положения через множество уходов друг от друга, ссор и разочарований. Но потом грубая жизнь примиряла их и снова сводила вместе. Собственно, их отношения уже могли потянуть на золотой юбилей, но документально этого было не подтвердить. Хотя все было налицо. Фактически Нинкин и Пунктус являлись пионерами движения от скрытых форм к коммюнике и даже дальше - к выпуклым формам.
Симбиозников затмил человек с рондолевыми зубами.
- Петрунев, - представился он и присел на корточки. - После вступительных экзаменов - строгий режим, потом труд на воле по приобретенной в зоне специальности. Сейчас работаю генеральным авторитетом в одной из организованных компаний. Держу под контролем территорию, равную Швейцарии. На праздник Петрунев привез с собою два мешка свежих белых носков и велел всем раздавать на входе по три пары - он не выносил запаха рокфора. Петрунев жил по понятиям и работал тоже по понятиям. Случись нужда заплатить кому-то по безналу, в платежке он прямо так и писал: не по договору такому-то и согласно счета такому-то, а по понятию такому-то, от такого-то числа, включая НДС и налог с продаж. Или, ничего не включая, в зависимости от того, кто его куда, насколько и по какому поводу наклонял. В быту Петрунев ничем не отличался от своих собратьев. За годы труда он обзавелся лбом, переходящим в затылок, и шеей, едва прикрытой удавкой от Кардена. Петрунев имел в собственности коттедж на 1500 квадратов, но жил в бане на краю участка. По привычке. Из-за боязни высоких потолков. Везде и всюду на самых высоких собраниях сидел на корточках. Самое мягкое слово, которое он употреблял, было - 'беспредел'. Как и все новые, он поутру стукал жену по голове ложечкой, а затем целовал яйцо. Петрунев со своей командой подмял достаточно обширную сферу и теперь потихоньку легализовывался. Поэтому День грусти для него был самым что ни на есть праздником души. Можно было столько знакомств приобрести, сколько и возобновить. На пальцах, уставших от руля 'мерса', висела голда. Владелец ее в малиновом пиджаке всем своим видом как бы говорил о себе с излишней скромностью: я погашенный лотерейный билет. Петрунев был женат. Его жена, будучи в прошлом одинокой и страстной женщиной, любила переписываться с каким-нибудь заключенным. Уже в третьем письме вместо дорогой номер 1213435, под которым сиживал Петрунев, она назвала ласково-уменьшительным - 121. А он как раз в это время гадал, срывая колючки с проволоки: любит - не любит. Прочитав письмо, он вышел на волю с чистой совестью и упал в объятия жены и новой жизни.
Петрунева сменил Решетов.
- Тринадцать лет Тюмень, Надым, пять лет в полной алкогольной блокаде, черный пояс карате, четвертый дан. Третьего пока не дано. Женат, дочка, ру. Работаю сам. Над собой.
Как когда-то в старину, Реша легко поднимал людей на портвейн, и теперь так же легко занимался оргвопросами по принятию гостей, как самый деловой из тех, кто в конце концов остался жить по месту учебы. Он привлек к устройству Дня грусти очень серьезную поддержку, потому как гости были один другого выпуклей.
- Сафенок, - представился очередной мужичок. Его не сразу узнали. А это всего-навсего был Софочка. Бумажку, выданную ему Рудиком, он сразу скомкал и рассказал, как однажды попросил сожителя не ходить ни на какую дискотеку, а просто посидеть с ним попить, и начал так отчаянно метать ножи в дверь, что сожитель на всякий случай остался. Потом была белая горячка, и вот теперь работа на складе горюче- смазочных материалов. - Работаю товароведом, признался он. - Потому что все наши сердечно-сосудистые дела стали больше сосудистыми, чем сердечными.
- Годится, - поблагодарила его публика за доклад.
Было заметно даже со стороны, что слой выпуска, представленный Софочкой, активно вымывается из социума современным поколением икс, поскольку в прошлом был склонен к употреблению лакокрасочных изделий, а в последнее время пристрастился к препаратам антигистаминного ряда - димедрол, тавигил.
- Голова долго болела, а потом прошла, - сказал он в заключение.
- Соколов, - встал белобрысый дядя, махнул рукой и больше ничего говорить не стал. Он отошел в сторону, чтобы промакнуть неожиданно выползшую слезу.
- Усов. Рост усох. Дочь - самое главное приобретение на этом свете. Мы научились справлять юбилеи, - прочитал он по бумажке, спохватившись, и сразу попер в свою обычную сторону - подводить итоги. - Когда-то мы легко представляли все пороки и добродетели молодежной части общества в координатах черноикорного периода нашего отечества. Теперь мы так же легко представляем все пороки среднего возраста текущего момента. Я посматриваю на нас со стороны и вижу, что фактически мы проникли во все сферы общественной жизни. Все более-менее командные высоты в газовой промышленности и нефтяной отрасли - наши, 'Газпром' - наш, 'Лукойл' - наш, 'РАО ЕЭС' - наше, таможня наша. Огромные куски науки и культуры - наши! Даже часть военно-промышленного комплекса - наша! Братва - наша! Восточные и прочие единоборства - наши! Духовенство - наше! Все меньшинства - наши! Мы были сутью общества тех лет, а теперь стали сутью нынешнего времени! Нами пронизана жизнь! Из этого может получится крутой замес!
В старину Усов пророчествовал, что однокурсники завалят всю энергетику страны. На поверку выяснилось, что единая энергетическая система социализма настолько сильна, что завалить ее оказалось не по зубам даже серьезным товарищам. И культуру не смогли уничтожить! И вообще, все молодцы, потому что обошлись вполне корректно с остальными сферами жизни!
- Мы обзавелись тонкой духовной конституцией, - проговорил обязаловку по слогам следующий за Усовым Фельдман. - После Чернобыля уехал из Киева на родину в Шостку, сейчас добиваю последние вопросы по акционированию завода 'Свема'. - Фельдман так и остался человеком, который меняет цвет лица в зависимости от курса доллара. Говоря текст, он прикидывал, насколько выгодно будет втюхать кому-то по дружбе акции Шосткинского завода 'Свема'.
- То есть, по пленке договоримся, - пометил для себя Забелин, очень внимательно его заслушивающий.
- Нема делов, - обрадовался Фельдман единственному покупателю своего товара. - Продам любую партию с личными скидками.
- Мы обзавелись накладными ногтями, - заговорила Татьяна, дождавшись своей очереди, и заблагоухала, как апельсиновая кучка с непроставленным ценником. Она по-прежнему оставалась красавицей: глазищи - во! губищи - во! Остальное - сервелат, упакованный в комбез от Готье. К празднику она сотворила себе прическу - этакую лонговую челку, напоминающую макет канализационной системы Лондона с видом на океан и обратно. Ведь причесон это диалектика, которую мы носим на голове! Диалектика меняется с погодой и со взмахом наших ресниц.
Теперь от Татьяны не пахло карболкой, как в старину, - она разносила самые последние стили запахов. Желание быть неразрезанной страницей в книге любви совка сделало ее нержавейкой, представляющей собой образчик бизнес-леди. Прибыла она на встречу на серьезной тачке с водителем. Черемис, она же Кострова, она же Жемчужникова, она же Самохина. Мужья ей доставались все больше секонд-хенд, и она
