не до них!
- Соберись, пожалуйста, сядь и послушай меня внематочно, - сказал уже мягче Макарон, даже и пытаясь шутить. - Давай-ка мы с тобой, как в древние времена, пройдемся чисто по железу, без всякого софта и соплей, как говорится.
- Ты что, вчера выпил лишнего? - стал принюхиваться к его дыханию Артамонов. - А то вся эта твоя показная страсть к безалкогольным коктейлям...
- Насколько ты помнишь, он уже год ничего в рот не брал, - сказал я, как Марфа-заступница. - Не лезет.
- Он вообще не пьет, - подтвердила Настя.
- Ну, и..? - стал спешно подтягивать его на продолжение Артамонов.
Тут Владимир Сергеевич распахнул свой халат и поднялся во весь рост на кровати. Мы стояли рядом - наши головы сровнялись с его головою.
Я не видел Владимира Сергеевича несколько дней и тоже был немало удивлен, когда вместо него увидел нытлого парня, который, как сын, в миниатюре повторял кандидата Макарова. Следуя Артамонову, я тоже старался держаться спокойнее. Это и спасло ситуацию.
- А теперь я поясню, - сказал Владимир Сергеевич и вкратце поведал суть его тасканий с Бурятом. - Понимаете, - обратился аксакал ко всем нам, - мы с ним решили помолодеть. И вроде все получилось. У меня. У него - нет. Он сошел с лыжни - печень подвела. Но времени после всего этого остается не столько же, понимаешь? Его количество зависит от того, в какую сторону ты живешь. Бурят был прав: в каком бы направлении ты ни двигался - во Вселенную или вовнутрь себя, - ты все равно движешься по одному вектору, потому что Бог есмь. Но в обратную сторону, как теперь выясняется, путь гораздо короче и быстрее!
- И что это значит? - спросил Артамонов.
- А то, что мне остается не так уж и много, - сказал Владимир Сергеевич.
- А сколько именно? - практично спросил Артамонов. Ему, как привлекшему Макарона к выборам, необходимо было знать, хватит ли времени добить затею.
- Я не могу подсчитать, - развел руками Макарон. - Моя личность сжимается сама по себе.
- Давай не паясничать, - попросил его Артамонов.
- Давайте, - присел на край кровати Макарон. - Это случилось больше года назад. Вот и прикинь.
- Послушай, - заволновался вдруг Артамонов. - Давай мы сейчас не будем об этом. Сейчас надо решить только одно - как поступить на предвыборном уровне.
- А что тут решать, - сказал я. - Понятно, что на люди ему уже нельзя.
- Я принимаю решение сняться с гонки, - сказал Владимир Сергеевич.
- Нельзя! Ни в коем случае! Столько ввалено сил! - Артамонов даже и не хотел мыслить об этом варианте. - На тебя, уважаемый Макарон, поставило больше чем полстраны! Получится, что мы подведем людей. Причем не команду, а на самом деле - россиян! Ты посмотри рейтинги, они реальны - за тебя весь народ! Ведь мы не сами по себе и даже не в команде, мы уже теперь - в России!
- Моя личная жизнь - это мое дело! - топнул ногой Владимир Сергеевич. Это интимный вопрос!
- Выборы, к сожалению, не наше личное дело! - искал аргументы и факты Артамонов. - Люди вложились! Вложилась страна! Они поставили на тебя, если страна проигрывает, ей смерть! Если другие придут к власти, они изведут все, что осталось на этой карте! - Артамонов в сердцах сорвал со стены покрытую целлофаном карту Евразии. - И не посмотрят ни на меня! Ни на Дебору! Ни на Настю! Ни на Дастина! Ни на всех остальных!
- Но что же делать в принципе? - едва не всплакнул Владимир Сергеевич.
- Надо затаиться и временно исчезнуть из поля зрения, - придумал Артамонов. - До выборов больше не показываться на людях. Я организую. А твое положение я попробую еще раз прокачать с врачами.
- Прокачай лучше со мной, и я тебе все скажу сам, - тормознул его гиппократов порыв Макарон. - Это неотвратимо.
- Что неотвратимо?
- Процесс не остановить.
- Но он не так уж и плох, этот твой процесс! - сказал Артамонов. - И до тебя люди и усыхали, и напрочь лишались тела. Сколько старцев было! И святых, и каких хочешь! Голова-то твоя работает! А это главное! Вспомни профессора Доуэля!
Настя слушала все это и, сложив на груди руки, едва сдерживала рыдания. Слезы текли потоком, но от судорожных всхлипов они даже не успевали касаться лица - из глаз падали прямо на пол. Ей не хватало сил удерживать себя хотя бы в каких-нибудь рамках.
- Надо очистить коридоры! - дал мне команду Артамонов. - Прикажи охране! Скажи, что Владимиру Сергеевичу нездоровится, и он не может больше выносить остроту момента. Чтобы не уплыть в стрессы бездонные, - продолжал далее Артамонов, - мы отъезжаем в нашу загородную резиденцию. В Миколино. Шарлотта Марковна там уже все подготовила! На ферму милосердия! Или, как там, - благолепия? Как правильно? - спросил Артамонов у меня уже на лету.
- И милосердия, и долголетия, и красоты - все вместе - сказал я.
- И пусть мне туда привезут собаку, - попросил Владимир Сергеевич. - Я соскучился по Беку.
Коридоры гостиницы 'Россия' были очищены. Всех случайных прохожих, зевак, стаффов и проплативших за полгода вперед жильцов служба безопасности оттерла к западному подъезду, а носилки с Макароном, покрытые белой простыней, были спешно вкачены в машину 'скорой помощи', поданную к восточному. Белую 'скорую', как черные мухи, облепили тачки с мигалками. Кортеж без всяких визгов направился в Миколино.
На огромном земельном участке вовсю возводилась задуманная Пересветом ферма красоты, милосердия и долголетия. Наряду с фундаментами домиков для будущей клиентуры имелось уже совсем почти выстроенное местечко - домик для гостей. Там планировалось укладывать спать веселых товарищей, которые в перспективе должны будут приезжать на капустники к своим стареющим учителям.
Настя поселилась с Владимиром Сергеевичем в деревянном бунгало. К вечеру туда доставили Бека. Собака не нашла в хозяине никаких изменений запросто кинулась на грудь Макарону и своей страшной массой свалила его на землю. Не рассчитал Бек. Он не ожидал, что хозяин, обыкновенно выдерживающий подобные собачьи нежности и припадки, теперь вдруг надломится и упадет. Но все закончилось благополучно - Бек вылизал лицо хозяина, и шалость была ему прощена.
- Бек, милый, родной, дорогой! - ластился к нему Макарон.
На свете сегодня было два существа, которые оставались любимыми и преданными Владимиру Сергеевичу до конца - Настя и Бек. Если брать по большому счету. На уровне белка.
Когда все рассредоточились по спальным точкам, Бек для ночлега выбрал место на пороге бунгало, где уединились Настя с Макароном.
Настя сегодня как-то особенно волновалась перед сном. Готовилась, долго купалась в ванне с душистыми ароматами трав. В полночь она пробралась к Владимиру Сергеевичу в кровать и приникла - нежно и тепло, чтобы, как она задумала, ласками вернуть его на землю, в мужественное и твердое существование, о котором они мечтали, когда сходились. Он был не против и даже очень старался, только смущался, и от смущения у него как-то все смазывалось, сразу куда-то все исчезало. От стыда он бросился к компьютеру, распаролил дневник и начал по электронной почте гнать куда-то гигабайты писем. Потом пустился в объяснения. Настя успокаивала его, и это его еще больше раздражало. Усугубило ситуацию то, что он вспомнил момент из своей жизни. Как в отрочестве его откупорила девица, будучи старше на три года ей был 21 год, а ему, соответственно, 18. Она его подловила. Тогда-то у него все и случилось впервые. Она - этот рыжий UP! - была тощей и гибкой. Они уединились на каком-то чердаке и, когда она уселась сверху, а ему велела гладить ее повсюду, он попросил ее включить свет, чтобы рассмотреть детали. Для этого ей требовалось изловчиться, нащупать в темноте над головой лампочку Ильича, и ввернуть ее поглубже в патрон. Она долго крутилась на нем, ища лампочку, и все на этом и закончилось. Ему стало не до чувств и до не ощущений, он просто не хотел уже ничего видеть. А ей как раз наоборот хотелось результата. Свет загорелся. В первый раз в жизни Макарон видел воочию женское тело. Его только одно смущало - рыжие волосы там, куда рывками устремлялся его взгляд. Ему стало противно. На следующую ночь девица снова влезла на чердак и стала затаскивать подростка Макарова на себя. Он был до того обескуражен случившимся вчера, что ударил ее головой в подбородок, как парня. У нее пошла кровь, и она
