семистах километрах к югу от Триполи.
На востоке же к середине I века н. э. побережье было известно до Сомали, а позднее - до Занзибара (что составляло примерно три пятых длины континента).
Таким представлялся мир современникам Страбона. Таким и описывал он его в своем сочинении, откровенно признаваясь, что неведомые или малоизученные земли его не интересуют.
Материал распределяет он крайне неравномерно, исходя не только из 'количества информации', но и руководствуясь явно личными пристрастиями. Из пятнадцати книг, в которых рассказано об ойкумене (две, как уже говорилось, касаются общих вопросов географической науки, ее истории, знакомят со взглядами других авторов), восемь посвящены Европе (из них три - Греции и две - Италии), шесть - Азии (из них три - Малой Азии) и лишь одна - Африке.
В III книге речь идет об Иберии, в IV - о Галлии, Британии и Альпах, в V-VI - об Италии и Сицилии, в VII - о Германии, Балканах и Скифии, в VIII-Х - о Греции и Крите, в XI - о Кавказе, Закавказье, Боспоре, Понте, о Парфии, Гиркании и других областях близ Каспийского моря, в XII-XIV - о Малой Азии, в XV-{64} о Персии и Индии, в XVI - о Передней Азии (Ассирии, Вавилонии, Месопотамии, Сирии, Финикии, Иудее, Аравии), наконец в XVII - о Египте, Эфиопии и Ливии.
Симпатии автора безоговорочно отданы Европе. По его мнению, она, за исключением небольшой территории на севере, очень удобна для обитания и 'удивительно приспособлена природой для усовершенствования людей и государственных форм'. Правда, в гористых и более холодных районах жить нелегко, и это отражается на нравах их обитателей, однако и эти 'бедные области, прежде населенные разбойниками, становятся культурными, как только получают хороших правителей'. Равнины более благоприятно влияют на характер жителей, которые, как правило, миролюбивы и трудолюбивы, тогда как 'в бедной стране, напротив, все служит тому, чтобы сделать людей воинственными и храбрыми'.
А поскольку Европа 'испещрена' равнинами и горами, то в ней 'земледелие и цивилизованная жизнь сочетаются с воинственностью', поэтому она наиболее независима. Кроме того, она 'сама производит все наилучшее и необходимое для жизни, а также все полезные металлы'. Наконец, в Европе 'много различных пород домашнего скота, дикие же звери редки. Таков в общих чертах этот материк по своей природе'.
При всей наивности точки зрения Страбона это все же одна из первых попыток установить взаимозависимость между человеком и окружающей природой. Более того, ученый верит в возможность благотворного воздействия людей, в их, так сказать, культурную миссию. Естественно, образцом для него, патриота могучей державы, служат римляне. Подчинив массу отсталых племен, живших в 'неудобных для обитания местностях' (скалистых, холодных, лишенных гаваней и т. п.), они 'не только заставили народы, до сих пор разобщенные, вступить в общение друг с другом, но и научили даже более диких цивилизованной жизни'.
Рассказывая об Испании или Галлии, Страбон опирается на надежные источники - сообщения заслуживающих доверия очевидцев (например, Юлия Цезаря, не только покорившего кельтов, но и оставившего знаменитые 'Записки о Галльской войне'), труды побывавших там ученых (Полибия, Посидония, Артемидора из Эфеса). Это, правда, не избавляет Страбона от ошибок: Атлантическое побережье тянется у него прямой линией {65} от Пиренеев до устья Рейна, о Бискайском заливе и выступе полуострова Бретань не говорится ни слова.
Еще больше погрешностей - в описании Британии. Сам остров, по форме напоминающий треугольник, 'сдвинут' далеко к югу, причем южная его часть по длине равна и параллельна Галлии. Ирландия же помещена близ северной оконечности Британии. Это - крайняя точка ойкумены. Надежными известиями об острове Иерна (Ирландия) Страбон не располагает и потому вопреки обыкновению обращается к непроверенным свидетельствам: 'Об этом острове я не могу сказать ничего определенного, кроме того, что обитатели его более дикие, чем британцы, ибо они людоеды и отличаются обжорством'.
О Германии представления у Страбона крайне смутны. Рассказывая о некоторых важнейших событиях, связанных с походами римлян (Юлия Цезаря, Августа, Тиберия), ученый ограничивается очень краткой и неопределенной характеристикой природных условий страны (два параграфа о Германии занимают всего пять страниц!). Он утверждает, например, что все ее пространство до Эльбы - болота и густые леса. Что же касается земель за Эльбой, то о них ему ничего не известно, как не знает он и реки Вислы.
Довольно точно описывает географ Адриатическое побережье, земли же на севере Балкан (до Днестра) известны ему гораздо хуже.
Отрывочны и данные о землях, прилегающих к Черному морю с севера. 'Варварские' земли (скифов, сарматов) его мало интересуют. О них он говорит с чужих - и не всегда убедительных - слов. Разумеется, географу хорошо известны старинные греческие колонии: Ольвия (около Одессы), Херсонес (близ Севастополя), Феодосия, Пантикапей (современная Керчь), Фанагория, Танаис (в устье Дона). Но, как заметил еще М. И. Ростовцев 17, нет ни одного указания на то, что Страбон лично знаком с северным и восточным побережьями Черного моря, и 'нет оснований думать, что его тянуло в эти отдаленные места'.
Категорические же высказывания, вроде 'Вся территория к северу от Германии до Каспийского моря представляет собой равнину' или 'Вся страна вплоть до приморских областей между Борисфеном [Днепр] и Меотидой [Азовское море] отличается суровыми зимами', от-{66}нюдь не делают эти главы книги более убедительными. Историко-этнографический материал в них весьма интересен, хотя и не всегда достоверен.
Пожалуй больше экзотических подробностей встречается в разделах, посвященных Азии. Одни из них - совершенно фантастичны (описание нравов жителей Аравии, Передней Азии), другие, наоборот, абсолютно точны. Естественно, особенно детально Страбон рассказывает о хорошо известных ему Понте, Вифинии, Каппадокии, Ионии, Киликии и других областях, которые в 417 году церковный писатель Орозий в своей 'Истории против язычников' объединит под общим названием Малая Азия.
Что касается Индии, то Страбон посвящает ей немало страниц, правда, постоянно замечая, что он черпает сведения из разных, противоречивых источников, и потому 'моя точка зрения совпадает с мнением тех писателей, которые просят снисхождения, если, говоря об Индии, они не утверждают ничего определенного'.
Но и в описании более известных областей Страбон подчас ошибается. Так, он путает некоторые озера, искажает линию Эгейского побережья, преуменьшает ширину Кавказского перешейка, считает, как уже говорилось, Каспийское море заливом Океана и т. д.
Слабее же и поверхностней всего охарактеризована Ливия (Африка), которая, по мнению Страбона, меньше Европы и представляет собой в основном малонаселенную пустыню, где обитают главным образом кочевники. О западном побережье материка представления самые смутные. Страбон считает, что оно тянется не на юг, а на юго-восток и сравнительно невелико. Северное же побережье, освоенное еще финикийцами и карфагенянами, он описывает, пользуясь сочинениями Артемидора и Полибия, которым полностью доверяет (как доверяет самому себе, когда приступает к рассказу о Египте, где бывал не раз). О многих других районах, о которых известно понаслышке, Страбон говорить вообще отказывается. Он честно признается: 'Мы не знакомы с оазисами до Эфиопии; мы не можем назвать границ Эфиопии, Ливии и даже точных границ области, примыкающей к Египту, а еще меньше - той части континента, что лежит на берегу океана'.
На такой не слишком веселой ноте заканчивается 'География' Страбона (заключительный панегерик рим-{67}скому могуществу не имеет прямого отношения к предшествующему тексту).
Судьба оказалась милостива к нему - она сохранила его творение. Самые ранние списки 'Географии' восходят к Х веку, а наиболее полная рукопись так называемый Парижский кодекс 1393.
В римскую эпоху Страбона почти не знали. Изредка имя его встречается у Маркиана из Гераклеи (V век) или в схолиях к Аполлонию Родосскому 18. В VI веке Стефан Византийский в 'Лексиконе', посвященном императору Юстиниану, уже обильно цитирует Страбона. Обращается к нему и знаменитый историк той поры Прокопий из Кесарии. В XII веке с величайшим уважением о Страбоне отзывается константинопольский епископ Евстафий, комментатор поэм Гомера. Византийцы даже издают 'Страбоновскую хрестоматию' - сокращенную 'Географию', дополненную отрывками из труда Птолемея.
В эпоху Возрождения со Страбоном знакомятся европейцы. В первой половине XV века рукописи 'Географии' появляются в Италии. Они привлекают внимание гуманистов, с удивлением обнаруживающих,
