- Ну и взрывайте, черт с вами. Вы все погибнете, а мы спасемся. Мы убежим так далеко, что вам нас никак не достать. Мы начнем новую жизнь в других галактиках.
- В других галактиках?! - ошеломленно переспросил Шелестов.
- Да, друг мой Григорий, именно так. Если бы вы сделали это открытие, то знали бы, что в перспективе оно позволяет достичь соседних галактик. Не сразу, не в ближайшие годы, но со временем. И ваше руководство прекрасно понимало бы, что шантаж не сработает, что мы, если сложится критическая ситуация, сами пойдем на уничтожение всей нашей Галактики, лишь бы избавиться от вас, лишь бы вы больше не угрожали нам. Так что моли бога, Григорий, моли того бога, в которого ты веруешь, чтобы ваша кварковая бомба оказалась не более чем нашим странглетным запалом, секрет которого вы получили от человека-предателя. И ты должен помочь нам найти этого предателя - чтобы мы успокоились и не прибегали к крайним мерам против вашего народа. Иначе начнется такая бойня, которую уже никто не сможет остановить.
... Три дня спустя из донесений агентов я узнал, что Шелестов подал в отставку со своего нынешнего поста под тем предлогом, что основная работа по обустройству переселенцев уже закончена, а с оставшимися делами справится и его заместитель. Сам же он на быстроходном курьерском корабле улетел на Альвию, чтобы вернуться к своим обязанностям депутата Генеральной Ассамблеи Альвийской Федерации, где он, пока что в единственном числе, представлял партию 'Новый путь'. Было ясно, что Григорий серьезно отнесся к моим словам о готовности людей истребить всех альвов и преисполнился решимости спасти свой народ от уничтожения.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
РАШЕЛЬ: ПОДПОЛЬЩИКИ
17
Последний урок в субботу официально назывался уроком воспитания, но между собой все школьники именовали его не иначе как 'разбор полетов'. На нем подводился итог всей учебной недели, выставлялись оценки за поведение, отстающие по тем или иным предметам получали нагоняй, а отличники - поощрение. Урок воспитания вела наша классная руководительница, госпожа Никанорова, вернее Надежда Петровна - здесь было принято называть старших по имени-отчеству.
- А теперь Мак-Лейн, - сказала учительница, скользнув взглядом по экрану терминала. Затем посмотрела на меня и доброжелательно спросила: - Ну, как ты, Рейчел? Освоилась уже в новом коллективе9
Я неопределенно пожала плечами:
- Понемногу осваиваюсь, миссис... то есть Надежда Петровна. Хотя трудно.
- Конечно, трудно. Легко и быть не могло. Другие условия жизни, языковой барьер... Кстати, ты гораздо лучше говоришь по-русски, чем неделю назад. Надеюсь, ты не злоупотребляешь гипнолингвистическими курсами? Эффективный метод, не спорю, но он далеко не безвредный. Особенно в твоем возрасте.
- За эту неделю я ни разу не пользовалась гипнозом, - ответила я честно. Просто у меня склонность к языкам.
- Это хорошо. На занятиях уже все понимаешь?
- Да... почти.
- А вообще, как ты себя чувствуешь в нашей школе? Есть какие-нибудь претензии?
- Нет, никаких. Все хорошо. Я всем довольна.
Тут я, конечно, покривила душой. На самом же деле всего за неделю учебы школа окончательно 'достала' меня. Дело даже не в том, что я была вынуждена заново проходить уже изученное, - это я еще могла стерпеть; в конце концов, недаром говорят, что повторение - мать учения. На меня давила сама школьная атмосфера - унылая и гнетущая. Короче, тюремная атмосфера, что вовсе неудивительно: ведь вся Новороссия была одной огромной тюрьмой. Даже вдвойне тюрьмой - извне порабощенная чужаками, а изнутри подавленная своим же собственным правительством.
А я не привыкла жить в несвободной стране, для меня это было дикостью. Помнится, попав на материковую часть Махаварши, где существовала мягкая форма социализма, я чуть было не погорела уже в аэропорту, когда попыталась расплатиться за обед 'живыми' деньгами. Впрочем, на Новороссии никаким социализмом и не пахло, здесь был типичный государственно-монополистический капитализм (что, на мой взгляд, еще хуже), к тому же приправленный диктатурой в форме абсолютной монархии с полным отсутствием каких-либо выборных институтов власти. Последнее было для меня не просто дикостью, а настояшим мракобесием, каким-то средневековьем а-ля Иван Грозный или Чезаре Борджа.
Однако приходилось привыкать. К счастью, не на всю жизнь, а всего лишь на несколько месяцев, необходимых для выполнения задания. И еще хорошо, что в отличие от большинства ребят из нашего отряда, мне не нужно было притворяться местной, делать вид, что все вокруг для меня в порядке вещей, и постоянно следить за собой, чтобы не допустить ни малейшей оплошности. Я была просто девчонкой с другой планеты, которой здесь все в новинку и которая плохо разбирается в существующих реалиях.
- Так, - продолжала Надежда Петровна, - оценок у тебя еще нет. Это нормально - ведь наши учителя только знакомятся с тобой. Однако преподаватели точных и естественных наук уже отметили, что твои знания по их предметам соответствуют требованиям нашей школы. А вот с гуманитарными дисциплинам сложнее. Тут тебе придется заниматься дополнительно, по специальной программе. Особенно это касается новороссийской литературы, истории, а также - и в первую очередь - основ государства и права.
Сидевший через парту от меня темноволосый парень, Олег Рахманов тихо фыркнул:
- Тоже мне, главный предмет!
Учительница перевела на него строгий взор:
- Что ты сказал, Олег?
Рахманов на секунду замялся, потом дерзко взглянул на Надежду Петровну и ответил:
- Я говорю, что основы нашего государства и права можно изложить в нескольких словах. Прежде всего, никакого права у нас нет совсем, а есть только государство, вся власть в котором - и законодательная, и судебная, и исполнительная - принадлежит царю. Это все основы, а остальное уже следствия.
- Ты слишком упрощаешь нашу политическую систему.
Однако Олег не сдавался:
- Нельзя упростить то, что и так уже просто до примитива. Вся наша система зиждется на одном- единственном основополагающем принципе: государь мудр, он лучше всех знает, что нужно его подданным. Русский народ веками мечтал о добром царе-батюшке, который бы заботился о нем и принимал за него все решения. И вот в космическую эру мы воплотили эту наивную крестьянскую мечту в реальность, воплотили так рьяно, что переплюнули все известные в истории монархии. Даже у Людовика Четырнадцатого было меньше власти, даже император Нерон был вынужден считаться с мнением римского Сената; зато наш государь может делать, что ему заблагорассудится. Что бы он ни сделал, все будет законно, потому что сам он и есть закон.
- А на занятиях и на экзамене ты говорил совсем другое.
Он вызывающе ухмыльнулся:
- Да, точь-в-точь по школьной программе. Я же не хотел получить плохую отметку в аттестат.
- Ты заработал 'отлично'.
- Ага. И теперь могу говорить, что думаю. Государь ведь милостиво гарантирует нам свободу слова.
Классная руководительница удрученно покачала головой:
- Ну что ж... Тогда останься после урока, обсудим этот вопрос.
18
Когда 'разбор полетов' закончился, я ушла из школы в числе первых, но не поехала прямиком домой, а направилась в расположенную по соседству кафешку 'Трое поросят', где подавали соки, молочные коктейли, мороженое, пирожные и прочие сладости. Это заведение пользовалось популярностью среди учащихся младшей и средней школы, а старшие школьники, уже относившие себя к категории взрослых, как правило, обходили его стороной.
Поскольку сегодня была суббота - выходной у 'малышни', кафе пустовало. Я взяла коктейль устроилась за столиком на открытой площадке и стала наблюдать за выходом из школьного здания. Мне пришлось прождать более получаса и заказать еще один коктейль, пока наконец не появился Рахманов. Он зашагал к стоянке, где был припаркован его личный флаер, а я взяла со столика приготовленный загодя телефон и нажала кнопку набора номера.
Спустя пару секунд Олег остановился, сунул руку в карман, а потом, уже с телефоном, поднес ее к уху:
