нахмурился?
- Я подумал о Рашели, - ответил я, и отчасти это было правдой.
- О Рейчел, - поправила она. - Пожалуйста, не забывайся.
- Я не забываюсь, - возразил я. - Ни на мгновение. Однако сейчас я думаю именно о Рашели, а не о Рейчел. Насчет Рейчел я более или менее спокоен, с ней все в порядке - она ходит в школу, флиртует с одноклассником, играет в конспиратора... А вот Рашель, которая скрывается под ее личиной, вызывает у меня беспокойство.
- Ага, понимаю, - кивнула Анн-Мари. - Это касается Олега Рахманова.
- Так ты тоже заметила?
- Конечно. И не вижу в этом ничего страшного.
В конце концов, Рашель уже взрослая, ей девятнадцать лет. В таком возрасте девушки часто влюбляются.
- Но она влюбилась в сопливого мальчишку.
- Который всего на два года моложе ее. Тоже мне разница! Не смеши меня. Олег производит впечатление весьма серьезного и ответственного молодого человека. В сексуальном плане он даже более зрелый, чем Рашель. Во всяком случае, более опытный.
- Ну, спасибо, - проворчал я, - утешила. Анн-Мари звонко рассмеялась:
- Ах, вот что тебя волнует! Я сразу так и подумала. Ты просто ревнуешь. Как и многие отцы, ты чувствуешь досаду при мысли о том, что твоя дочь может любить какого-то другого мужчину, кроме тебя.
Я густо покраснел.
- Он никакой не мужчина.
- Ладно, еще мальчишка. Но это поправимо. Со временем это пройдет. И не надо брать дурного в голову, с Рашелью все будет в порядке. Терять девственность немного больно, но совсем не смертельно. По своему опыту знаю.
С этими словами Анн-Мари поднялась с кресла и оказалась лицом к лицу со мной. Подчиняясь внезапному импульсу, я обнял ее за плечи и приник губами к ее губам.
Она не сопротивлялась, но и не ответила на мой поцелуй. Ее мягкие, податливые губы оставались совершенно безжизненными. В надежде разбудить в ней страсть я стал целовать ее лицо и шею. Я крепко прижимал ее к себе, энергично гладил руками стройную талию и упругие бедра. Анн-Мари покорно принимала все мои ласки, однако по-прежнему не реагировала на них. Лишь когда я начал расстегивать ее платье, она мягко остановила меня и высвободилась из моих объятий.
- Извини, я не могу. Ничего не получается. Ты очень нравишься мне, правда - очень. Но... Когда ты обнял меня, все мое тело словно онемело. Так было и раньше, с другими. Все семь лет. И я не знаю, что мне с этим делать.
Некоторое время мы растерянно смотрели друг на друга. В глазах Анн-Мари застыла боль и тоска. А еще неудовлетворенная жажда нежности и ласки...
- Ты обращалась к врачам? - наконец спросил я.
- Да, и не раз. Никаких отклонений у меня не находили. И физически, и психически я полностью здорова. Мои проблемы лежат вне медицинской плоскости. Просто мне нужен... определенный мужчина. Один-единственный на свете. К сожалению, это не ты. Извини, пожалуйста.
'Будь ты проклят, Арчибальд!' - в сердцах подумал я.
Анн-Мари повернулась к столу и взяла пачку сигарет.
- Ладно, - сказала она ровным голосом. - Сегодня твоя очередь первым принимать душ. Ступай, а я пока выкурю свою последнюю сигарету.
Уныло склонив голову, я вышел из кабинета.
24
Понедельник никаких известий не принес. Зато во вторник в сводках новостей проскользнуло упоминание о том, что шестнадцатилетняя цесаревна Наталья Александровна, младшая дочь государя Александра Михайловича, посетила несколько пригородных школ-интернатов, в том числе и тот, где училась Эстер. Целью этих визитов было пополнение штата принцессы новыми фрейлинами, каковых по традиции отбирали среди девочек-сирот. В отличие от царских отпрысков мужского пола, которые учились в обычной школе (ну, не совсем обычной, а в самой лучшей, элитарной), государевы дочери проходили школьную программу в специальном придворном лицее, где компанию им составляли сверстницы-фрейлины. Собственно, это и было их главной обязанностью - учиться вместе с цесаревнами.
Уже на следующий день, в среду, три девочки получили официальное приглашение Двора занять должность фрейлин принцессы Натальи. Среди них оказалась и Эстер, а две другие избранницы были родом с Аррана и Эсперансы. Большинство обозревателей истолковали такой выбор, как символический жест доброй воли по отношению к переселенцам, свидетельство того, что верховная власть Новороссии признает их полноправными гражданами планеты.
Собственно, так оно и было. Как поведала мне Рашель со слов Олега Рахманова, Павел просто подкинул эту идею сестре, та сразу ухватилась за нее, а со стороны родителей никаких возражений не последовало. Остальное было уже делом техники. Вездесущий Сергей Иванов, по прозвищу Вейдер, позаботился о том, чтобы интернат Эстер попал в список тех, которые должна была посетить принцесса, а дальше все случилось само собой, и Павлу даже не пришлось вмешиваться, чтобы склонить сестру к нужному решению. Внешность Эстер, ее общительность и острый ум произвели на цесаревну благоприятное впечатление, и она сама, без подсказки брата, остановила на ней свой выбор.
А уже в четверг начались осторожные контакты цесаревича с нашей разведкой. Как мы и предполагали, он сразу дал понять, что не намерен танцевать под нашу дудку, а согласен сотрудничать лишь на равных. Чувствуя за собой внушительную поддержку в лице молодежной организации, ухитрившейся опутать своими сетями всю Новороссию и даже установившей контроль над царской охранкой, Павел вполне мог позволить себе диктовать нам свои условия, а у нас не оставалось другого выхода, как признать за ним это право. Помимо него, нам больше не на кого было делать ставку - он был единственным сыном царя, сам государь, его отец, на поверку оказался слабым, безвольным человеком, вконец запуганным чужаками, а дядя и того хуже - вовсю лоббировал интересы могущественной финансово-промышленной группы, которая с потрохами продалась альвам. Рассчитывать же на то, что народ, веками привыкший жить под царской властью, с воодушевлением воспримет свержение монархии, было бы по меньшей мере наивно.
Время шло своим чередом. Переговоры нашего командования с принцем Павлом продвигались успешно, а его соратники, судя по их поведению, ни о чем не догадывались. Они поверили, что цесаревич влюбился в Эстер, и, надо сказать, имели для этого все основания, поскольку между молодыми людьми действительно завязался роман, слухи о котором быстро проникли за пределы дворца и вскоре облетели всю планету. В большинстве своем народ отнесся к ним со спокойным пониманием и легкой иронией - в свои неполные восемнадцать Павел уже прослыл весьма любвеобильным юношей, а его страсть к рыжеволосым девушкам была общеизвестна. Правда, некоторые особо правоверные или истово православные граждане Новороссии выказывали неудовольствие тем, что новой пассией их наследного принца стала еврейка, но таковых, к счастью, было совсем немного.
А у Рашели на сей счет сложилось вполне определенное мнение, которое она не замедлила сообщить мне, как только ей стало известно об отношениях между Павлом и Эстер.
- Адмирал Дюбарри чертов сводник! - сказала дочь. - Он с самого начала планировал это. Только не говори, что ты ничего не знал. Конечно, знал. Еще бы - такое великолепное прикрытие! А на чувства бедняжки Эстер всем наплевать.
- Но, солнышко, - смущенно возразил я, - ведь никто ее не принуждал. Она сама, по собственной инициативе...
- Нет, по велению долга! Она не дурочка, она сразу поняла, что от нее требуется.
- Почему ты так думаешь? А вдруг Эстер влюбилась в него? Вот ты... - Я на секунду замялся. - Тебе же нравится Олег Рахманов. Нравится не потому, что тебе поручили работать с ним, а просто нравится. И ты проводишь с ним много времени вовсе не по велению долга.
- Ну, допустим. - Рашель дерзко посмотрела мне в глаза. - Но я не спешу заваливаться с ним в постель. Или заниматься этим в любом другом месте. Хотя кое-кто, не буду называть имена, настойчиво советовал мне быть более уступчивой.
