стыдно!
Аж пенсне раскалилось. Я ей так тихо возражаю:
— Чего орешь, ты, мышь белая?.. Ты здесь каждый
день дурака валяешь. А мне завтра на работу. Стакан
бы лучше вынесла… Видишь, человек из горлышка
булькает?!
…Что селедку?.. Кто селедку?.. Какую селедку?.. Ну,
селедку развернул у него на плече… А что ему сделает-
ся? Двести лет стоял, еще простоит, а у меня выходной
кончается, поймешь ты, коза старая?!
…Кто Аполлон?.. Я — Аполлон? Он — Аполлон? Ну
и нехай себе Аполлон… Повесил я ему авоську на руку,
а куда вешать, на шею?!
От народ!.. Никакой культуры. Еле от нее отбился.
Хорошо еще, ребята поддержали… А на часах уже три!
А я еще с продуктами и ни в одном глазу. А уже три на
часах.
Стал искать, чем консервы открыть. Бычки в томате
прихватил. От умора! От смех! Музей, музей — нечем
банку открыть! Хоть убейся. Куда я только не лазил.
Приспособился под конем… Железку какую-то ото-
рвал, только ударил, как заверещит, у меня даже банка
выпала. Вахтерша с указкой! Ну?! Я ей из-под коня так
тихо замечаю:
— Чего ты дребезжишь?! Что я, тебя трогаю или ку-
саю кого?! Ты себе, я себе, они себе…
Хорошо, ребята меня поддержали, вроде все улади-
лось… Так штопора нет! Вот музей…
Тут я ей совсем тихо, ну тихо совсем:
— Слышь, штопор есть?
— Это итальянская живопись семнадцатого века!
— Ты не поняла, — говорю, — я тебя не спрашиваю,
где брала живопись, я спрашиваю: штопор есть?
— Вы понимаете, что вы говорите, здесь вокруг жи-
вопись!
— Понимаю, а ты без штопора можешь открыть?
Я же об пол буду стучать, мешать. А вокруг живо-
пись…
Намучился! Оторвал от этого же коня еще одну же-
лезяку, пропихнул внутрь, но настроение уже не то…
В какой-то гробнице в одиночку раздавил кагор в кро-
мешной тьме, в антисанитарных условиях… Бычки,
конечно, руками хватал… Хорошо, грузин стоял на
камне, я у него кинжал вытащил, колбасу хоть пору-
бил на куски.
Когда я из гробницы вылез, еще мог экскурсию про-
должать, хоть в паутине и в бычках… Но они исчезли.
Так что воспринимал в одиночку… Поковырял того
грузина — мура, опилки, дурят людей.
А тот железный, что на лошади сидел, — тот ничего,
крепкий… Меч я у него из кулака вырвал, а щит рвал,
рвал, не идет — неплохое качество!
Ну а в целом потерял выходной, угробил. Хорошо
еще вечером, в скверике, врезали «Зверобой» и закуси-
ли с колен… Хоть как-то отдохнули.
Теперь, говорят, в Большом театре «Столичная» по-
явилась, только билет на «Чародейку» надо брать. По-
чем же у них сто грамм получается?
Дефицит
Для А. Райкина
Послушай меня, дорогой! Что я тебе скажу. Все идет
к тому, что всюду все будет, изобилие будет! Но хоро-
шо ли это будет? Подожди, не торопись, ты молодой,
горячий, кровь играет. Я сам был огонь, сейчас потух
немного, хотя дым еще идет иногда… С изобилием не
надо торопиться! Почему?..
Ты идешь по улице, встречаешь меня.
— Здравствуй, дорогой! Заходи ко мне вечером.
— Зачем?
— Заходи, увидишь.
Я прихожу к тебе, ты через завсклада, через дирек-
тора магазина, через товароведа достал дефицит! Слу-
шай, ни у кого нет — у тебя есть! Я попробовал — во рту
тает! Вкус специфический! Я тебя уважаю.
На другой день я иду по улице, встречаю тебя.
— Здравствуй, дорогой! Заходи ко мне вечером.
— Зачем?
— Заходи — увидишь!
Ты приходишь ко мне, я через завсклада, через ди-
ректора магазина, через товароведа, через заднее
крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет —
у меня есть! Ты попробовал — речи лишился! Вкус спе-
цифический! Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы
с тобой уважаемые люди.
В театре просмотр, премьера идет. Кто в первом ряду
сидит? Уважаемые люди сидят: завсклад сидит, дирек-
тор магазина сидит, сзади товаровед сидит. Все город-
ское начальство завсклада любит, завсклада ценит. За
что? Завсклад на дефиците сидит! Дефицит — великий
двигатель общественных специфических отношений.
Представь себе, исчез дефицит. Я пошел в магазин,
ты пошел в магазин, мы его не любим — он тоже пошел
