— Кац.
— Умница. А твоя?
— Ильченко.
— Не собьешься?
— Как же я собьюсь! Я же действительно Ильченко!
— А он?
— Кац.
— Видишь, как ты быстро запомнил.
— А чего тут запоминать, я от рождения Ильченко,
а он — Кац.
— Браво! Но когда будут спрашивать, не перепутай.
— Зачем мне путать. Он Кац, я Ильченко, то есть на-
оборот. Нет, правильно. Я — Ильченко, он — Кац.
— Вот теперь правильно. И не дай бог!
— А почему не сказать правду?
— Какую? Что ты Ильченко, а он Кац. Кто поверит?
В общем, говори, что ты Ильченко, а он Кац. Эти вещи
твои, те вещи его, понял? Если спросят.
— Я, конечно, могу, но лучше говорить правду.
— Говори так, как я сказал, понял?
— Понял.
— Давай повторим…
— Я Ильченко, а тот маленький Кац. Так?
— Так.
— Эти вещи мои…
— Какие?
— Вот эти.
— Да — эти твои.
— А те его?
— Точно!
— Значит, я взял ключ у администратора. Так?
— Так.
— Пошел наверх.
— Поехал.
— Поехал наверх… На какой этаж?
— На пятый.
— На пятый, на пятый, на пятый… Открыл дверь
этим ключом и вошёл …
— Номер комнаты?
-515,515,515,515,515!
— И лег на какую кровать?
— На левую, на левую, на левую!
— Все! Вот это вызубри наизусть.
— Хорошо. Значит, я Ильченко. Я Ильченко…
— А вот и Кац… Ты слышал, о чем мы с ним говорили?
-Да.
— Скажешь, что ты Кац, если спросят.
— Ни за что! Плевал я.
— Ты хочешь все угробить?
— Не хочу я. Почему я должен прикидываться.
Я действительно Кац, и я не желаю…
— Ну действительно, действительно.
Скажешь, что ты Кац, эти вещи твои и все!
— Не хочу я.
— Ты все сорвешь!
— Ну и пусть. Я буду говорить правду.
— Идиот. Ты его заложишь. Меня — ладно. Его за
что. Ильченко в чем виноват?
— Слушай, ты хочешь меня заложить?
— Ой, отстаньте от меня! Не хочу участвовать в ва-
ших авантюрах.
— Вот собака. Все угробит. Посадит всех.
— Слушай, если ты не скажешь, что ты Кац, я за се-
бя не ручаюсь, хоть мы друзья, но в тюрьму из-за тебя
я садиться не хочу. Ясно?
— Все равно сядете. С вашими авантюрами. Жулики!
Жулики! Нина Ивановна — а — а! (Ему затыкают рот.)
— Тихо, сволочь, убью! Все! Ты сам скажешь, что он
Кац. Ничего. С кляпом во рту, но на свободе!
Я жду
Я жду… Каждый день на этом месте я жду. Время
в ожидании тянется медленно. Жизнь в ожидании про-
ходит быстро. И тем не менее я жду, жду, жду…
Я часто стоял в очередях. Я смотрел на лица, на ко-
торых отражалось только ожидание. Я видел тоскли-
вое, бессмысленное стояние. Я физически чувствовал,
как из моего тела уходят минуты и часы. Мне шестьде-
сят лет. Из них три года я провел в очередях. Я иногда
болел. Иногда жаловался. Меня иногда вызывали. Мне
назначали прием на двенадцать часов. Ни разу. Ни ра-
зу за мои шестьдесят лет меня не приняли ровно в две-
надцать. Кому-то нужно было мое время. Полчаса, час,
два моей жизни, и я отдавал.
Мне шестьдесят лет. Из них на ожидание в прием-
ных ушло два года. Два с половиной года я провел
в столовых в ожидании блюд. Два года — в ожидании
расчета. Год ждал в парикмахерской. Два года искал
такси. Три года валялся на чемоданах в вестибюле гос-
тиницы и смотрел собачьими глазами на администра-
тора. Всем нужно мое время. У меня его мало. Но если
нужно…
Мне шестьдесят лет. В ожидании я провел пятнад-
цать. Двадцать лет я спал. Осталось двадцать пять. Из
них семнадцать — на счастливое детство. И только во-
