партиях не записана. Только бы поскорее, пока не пронюхала начальница или кто-нибудь не донес про ее дружбу с восьмым номером.
Ее жертвенный порыв сдерживает Наташа.
- Так нельзя, Анюта! Нужно все хорошо подготовить, чтобы не было неудачи. Ну, выйдем мы - а дальше? Ни денег, ни ночлега, ни одежды. Всех переловят, и вас заберут, и уже второго случая никогда не дождаться.
О плане побега извещены на воле верные люди. Уже целый месяц идет подготовка дела. В те дни, когда Анюта дежурит в их коридоре, сношения с волей быстры и правильны. Но иногда приходится выжидать по неделям. Сделано немало: передан на волю слепок ключа, получены адреса, по которым должны разбежаться каторжанки. Денег достаточно, и еще добудут. Плохо с лошадьми: только для двух будут приготовлены лихачи на соседней улице; решено, что ими воспользуются Наташа и Маруся, как бессрочные. Главное, чтобы весь план был выполнен точно.
А план такой. Анюта уже рассказала надзирательницам, что скоро она выходит замуж. Перед свадьбой она угостит всех в свободные часы перед дежурством. Будет наливка, водка, закуска и сладости. Как раз перед этим днем получка жалованья. И чтобы непременно пришел и Федор Иванович, привратник: все-таки мужчина, веселее. А денег ей не жалко: все равно, когда выйдет замуж, в тюрьме не останется. Кто жених? А тот самый, черноусый, с которым ее однажды видели на улице. Он на пирушке не будет, ему неудобно. Это будет девичник, только с Федором Ивановичем - с ним смешнее. А в другой день она угостит и остальных, кто в этот день не может.
Ночью, после поверки, когда тюрьма заснет, Анюта откроет восьмую камеру. Сначала выйдут трое, тихо, в одних чулках, и свяжут дежурных в соседнем коридоре; считая со старшей, их всего три. Потом выведут всех, спустятся к двери конторы и эту дверь быстро поддельным ключом отворят Анюта и Наташа. Только бы дежурная по конторе не успела поднять тревогу; главное она пить не любит, и справиться с нею трудно. Как дверь откроют, первой выйдет Наташа в черном платье, будто бы начальница, хотя и неоткуда взяться начальнице; все-таки та испугается, и тогда можно на нее накинуться. Сторож будет, как всегда, спать в своей комнате, и он, конечно, будет пьян, об этом уже позаботится Анюта. Если ключ у него, тогда придется и его связать; но он, верно, и не проснется.
Сделано и самое трудное: Анюта пронесла в тюрьму по частям нужные одежды: черное платье для Наташи и два мужских костюма для стриженых; больше пронести не удалось, и это - с трудом, под платьем, рискуя нечаянным обыском. Близ тюрьмы будут ждать товарищи, и дальше - вопрос удачи и счастья.
А сама Анюта? Ей все равно, на первую ночь ее приютят, а дальше ей укажут, куда скрыться из Москвы. Ей очень хотелось бы убежать с Наташей, но это нельзя, опасно. Во всяком случае, они встретятся после, в другом городе или за границей. Через Наташу она полюбила других, и ей она готова доверить всю свою жизнь.
- Только не спешите, Анюта! Нужно, чтобы на воле все было готово. А пока старайтесь больше дружить с надзирательницами, рассказывайте им про жениха, про его подарки.
- Я им много насказала! Они меня любят, я веселая.
- Вас нельзя не любить, Анюта!
Для Анюты такие слова - лучшая награда!
Готовятся и на воле, где план побега двенадцати каторжанок встречен с радостью. Уже нет прежних прочных и деятельных революционных организаций: силы ослаблены арестами и подточены предательством. Одни в тюрьме, другие за границей, приток новых сил ослабел. Нет прежней веры, и молодежь уже не та. Среди студенчества нет прежней жертвенности, и вместо нее - исканье 'красивой жизни', сладких грехопадений, поэтического наркоза. Идеалисты не в моде - они устарели и исчерпались. Высшая ценность - личная жизнь, а самопожертвование - бред, и чистота идеалов - глупость и наивность. Половой вопрос важнее аграрной программы, эстетика выше морали. Разве революция не доказала своей несостоятельности? Разве 'светлые борцы' не оказались игрушками в руках полиции, заполнившей ряды революционеров своими агентами? Кому сейчас верить, когда и самому себе человек плохо верит!
Остатки староверов бессильны продолжать дело; для них наступило время воспоминаний и легенд да надежды на заграницу, где будто бы строятся новые миросозерцания и вырабатываются новые программы. Невозможно увлечь кого-нибудь планом нового дерзкого нападения на власть. Иное дело устройство побега: здесь двух мнений не может быть! На этом, и только на этом, легко сговориться разным партиям и группам и легко найти средства даже в самых умеренных кругах. Ненависть к тюрьме объединяет всех, и любой побег - радость.
Беглянкам нужно заготовить безопасные убежища, как можно больше, чтобы провал одних не повлек за собой ареста многих. Нужно замести следы, одних укрыть в России, других сплавить за границу, всем достать паспорта и денег. Малейшая нечеткость плана - и все может погибнуть. Нужно торопиться, потому что уже слишком многие знают о готовящемся побеге; но и излишняя торопливость может привести к катастрофе.
Шифрованные записки летают из тюрьмы на волю и обратно. Свиданья в разных местах измучили неопытную в этих делах Анюту. Сроки сменяются сроками, дольше откладывать нельзя.
Стоит июль, время, удобное тем, что бдительность притуплена жаркими днями, Москва на дачах, скрыться легче. Два месяца ушли на подготовку пора.
Молодой человек франтоватого вида, но в стоптанных башмаках скользнул в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил. Ему отворил широкогрудый высокий господин с усами и бритым подбородком. Молча впустив, запер дверь.
- Вы что же опаздываете?
- Я задержался на собрании.
- На каком собрании?
- Не то что собрание, а кое-что обсуждали.
- Ну?
- Да опять ничего особенного, сейчас никаких важных дел нет.
- Дела-то всегда есть, а только вас к важным делам, вероятно, не очень подпускают. У кого были?
- У Николаева.
- Кто да кто?
Молодой человек назвал несколько фамилий, а его собеседник записал, добавив и фамилию рассказчика.
- Ну, а кроме этой ерунды ни о чем любопытном не говорили?
- У нас сейчас конспирируют, так что даже своим не рассказывают.
- О побеге больше не говорили?
- Прямо о побеге не говорили, а насчет заготовки паспортов вскользь разговор был. Будто бы на всякий случай, что у нас их мало, а могут понадобиться.
- Женские паспорта?
- И женские, и всякие.
- Ничего вы, Петровский, не знаете! А вы был расспросили кого-нибудь из товарищей, кто осведомленнее.
- Это не очень удобно. Да и не знает никто, кроме тройки. Станешь расспрашивать - еще заподозрят.
- Это, конечно, верно. Да правду ли вы тогда слышали про тюрьму? Может быть, одна болтовня, предположения?
- Нет, будто бы подготовляют.
- Кто же подготовляет? И как? С воли подготовляют или тамошние? Кто должен бежать? Там сидит несколько политических.
- Я постараюсь узнать.
- Отвратительно вы работаете, Петровский! Все эти теоретические разговоры мне не нужны, знаю лучше вас. А вы бы дело делали, добывали факты. Услыхали что-нибудь - и проверьте, постарайтесь разузнать подробности. Конечно - с должной осторожностью, если уж вам не очень доверяют.
- Я доношу, что знаю, не выдумывать же мне...
- Эх, уж лучше бы выдумывали! Горе с вами! Прямо вам говорю - так у нас ничего не выйдет. Я докладывал полковнику, он вами недоволен. А вы еще о прибавке.
