Его величество Человек

—А папой вас можно называть? — Мальчик широко раскрыл глаза, замер в ожидании ответа.

Махкам-ака почувствовал, как застучало сердце у него в груди. Он видел настороженные, сверкающие детские глаза. И они заслонили в эту минуту для Махкама-ака все на свете.

—Конечно! Я же взял тебя в сыновья. По-узбекски «папа» будет «дада», а «мама» — «ойи».

Витя вдруг обнял Махкама-ака за шею и начал целовать в щеки, приговаривая «дада», «папа». Мехриниса вошла с самоваром и остановилась, не понимая, что происходит. Ставя самовар на место, она заметила, что Махкам-ака незаметно вытер навернувшиеся на глаза слезы, потом подмигнул Вите, указывая на жену.

Витя подошел к Мехринисе, взял за руку, глядя снизу вверх ей в лицо.

—Дада сказал, что я гость только сегодня. А завтра я уже сын моего дады. Он никогда меня не выгонит! Вы тоже не выгоните?

—Как же это можно? Почему? — растерялась Мехриниса.

—Скажите правду, не выгоните? — не отступал мальчик.

—Да нет же, нет!

—Можно я вас назову мама, нет — ойи? — Витя прижался к руке Мехринисы.

—Голубчик ты мой маленький!

Мехриниса была взволнована нахлынувшим чувством материнства. Такое же блаженство, какое она ощутила, когда обнимала Батыра, охватило ее и сейчас. Она прижала к себе Витю и, глянув на мужа, рассмеялась сквозь слезы.

—Не бойся, сынок. От радости плачет твоя мать,— сказал Махкам-ака, видя, что мальчик с беспокойством смотрит на заплаканное лицо Мехринисы.

Глава десятая

Как-то под вечер Махкам-ака навестил приятеля. Тот работал слесарем в депо. Весело беседуя за чаем, Махкам-ака и хозяин решили, что надо посадить яблоню в честь Вити. Как раз есть место — рядом с яблоней Батыра.

Домой Махкам-ака вернулся в приподнятом настроении, но тут его ожидало странное известие. Жена подала Махкаму повестку из милиции. Махкам-ака заволновался: зачем его вызывают? Знают ли об этом Артыкбай и Абдухафиз? Хорошо, если знают, а если не знают? Сказать бы им! А вдруг что-нибудь секретное и никому нельзя говорить о вызове? Тогда что делать?

Махкам-ака долго стоял в растерянности, зажав в одной руке повестку, в другой — саженец. Мехриниса не сводила с него глаз, все вспоминала Икбал-сатанг.

Обычно Мехриниса никогда и ничего не скрывала от мужа и сейчас мучилась оттого, что впервые утаила от него правду про письмо Батыра. Вдруг мужа вызывают по этому поводу? Вдруг Икбал-сатанг проболталась? Что подумают тогда о жене Махкама-ака? Как сложатся после этого их отношения?

Наконец Махкам-ака пришел в себя. Он положил повестку в карман, взял в руки кетмень и понес саженец в конец двора.

Мехриниса тоже успокоилась. Муж занялся посадкой саженца, глядишь, все и обойдется. Она поднялась на айван и села возле Вити.

—Смотришь картинки, сынок? А это что? — Мехриниса заглянула в книгу, которую Витя держал в руках.

—Верблюд же это! Ойи, вы видели живого верблюда?

—Конечно, сынок.— Мехриниса улыбнулась наивности мальчика.

—Настоящего? — не поверил Витя.

—Видела настоящего. Приводили к нам.

—Ой, в этот двор приводили? И уместился?

—Да,— кивнула Мехриниса.

—Почему же вы не оставили его себе?! — спросил мальчик, удивленно и взволнованно глядя на Мехринису.

—Хозяин не отдал, сынок.

—А еще придет к нам верблюд? — Витя даже привстал, ожидая ответа.

—Вот твой дада купит на базаре саман, погрузит на верблюда и привезет.

—Саман? Какой саман? Что вы делаете с саманом? — не понял Витя.

—Саман — это резаная солома, сынок. Ее добавляют в глину, которой смазывают крышу,— пояснила Мехриниса.

—Пусть верблюд привезет саман, ойи,— попросил Витя и, увидев отца, побежал к нему.

—Дада, привезите саман,— затеребил он рукав халата Махкама-ака.

—Саман? Зачем тебе саман, сынок? — наклонился к Вите кузнец.

—Замесим глину, а я увижу настоящего верблюда.

Махкам-ака засмеялся: разговор мгновенно развеял его

думы о повестке.

—Саман я привезу как-нибудь потом, а вот саженец я уже принес и посадил. Смотри!

—Ой, правда саженец! Он похож на яблоню Батыра- ака! — радостно закричал Витя.

—Вот ты вырастешь, и яблоня станет большой, и на ней созреют яблоки.

—Здорово! — Вертясь волчком и приплясывая, Витя подбежал к матери.

Мехриниса обняла Витю, улыбнулась, но на душе у нее было смутно и тревожно. «Сколько беспокойства доставила всем нам эта Салтанат! — думала Мехриниса.— А может быть, что-нибудь другое? Уж не стряслось ли что-то в артели и мужа из-за этого вызывают в милицию?»

Всю ночь не спала Мехриниса — мучилась в раздумьях и в конце концов решила не отпускать мужа одного, идти с ним вместе. Не спал и Махкам-ака. Тревожно билось его сердце. Никогда еще не вызывали кузнеца в милицию. Утром супруги наспех позавтракали и ушли, оставив Витю развлекаться с игрушками и пообещав привести ему верблюда, если встретится, а в крайнем случае купить леденцового петушка.

В отделении милиции Махкаму-ака сказали, что его ждут в отделе розыска... Супругов встретила молоденькая женщина, назвавшаяся лейтенантом Сабировой. Она усадила Махкама-ака и Мехринису на диван, сама села на стул напротив и принялась расспрашивать их о здоровье, о житье- бытье — как самая близкая знакомая. Поздравила она их с усыновлением мальчика. Сабирова расспросила о работе Махкама- ака в артели и о том, как привыкает к новой семье Витя. Под конец лейтенант извинилась, что не сумела выкроить время и зайти к ним сразу, как только привели мальчика.

Вежливая, непринужденная беседа успокоила Мехринису, да и Махкам-ака, казалось, забыл уже, где он находится. И тут вдруг лейтенант спросила:

—Мехриниса-апа, вы хорошо знали Салтанат?

Мехринисе сразу стало не по себе, она взглянула на мужа.

Сабирова, заметив ее взгляд, добавила:

—Я хочу сказать, апа, давно ли вы ее знаете?

—Знаю, что это дочь Кандалат-апа, она всегда здоровалась со мной. Последний раз я ее видела, когда она вручала мне письмо,— сбивчиво ответила Мехриниса.

—В каком она была состоянии, когда вручала вам письмо? Расстроена? Спокойна?

—На это я как-то и не обратила внимания,— пожала плечами Мехриниса.— Помню только, что поздоровалась она смущенно, сказала тихо: «А я к вам собиралась». Голову не поднимала, искала в своей сумке неторопливо...

—Значит,долго искала в сумке? — быстро спросила Сабирова.

—Ой, нет, усохнуть моей памяти! Я ошибаюсь, миленькая. Тут же достала и вручила письмо. Да, да, точно так, сейчас я вспомнила.

—А потом?

—Потом она заторопилась и сразу ушла,— взглянув в строгие глаза лейтенанта, упавшим голосом сказала Мехриниса.

—В последнее время вы ее встречали еще где-нибудь?

—Где же это было... Да, да! — Мехриниса повернулась к мужу.— Ведь мы видели ее в тот день, когда