провожали Батыра.
—У него дома, не так ли? — уточнила Сабирова.
—Да, в доме моей покойной сестры.
—Тогда вы разговаривали с ней?
—Где там было разговаривать! — Мехриниса вздохнула.— Подошла она, поздоровалась и больше не подходила.
—А во дворе она совсем не появлялась в этот вечер?
—Как же, выходила, носила чай, суп, следила за самоваром.
—Она была расстроена или весела?
—Разве до веселья было тогда! Разговаривали только в комнате, где сидел Батыр, а все женщины во дворе молчали, словно воды в рот набрали. Какое уж веселье в доме, где провожают на войну, сами понимаете.
—А не заметили вы, чтобы она плакала?
—Может, и плакала, но я не заметила.
—Вы знали тогда, что она часто встречается с вашим сыном Батырджаном? — Лейтенант Сабирова произнесла последние слова особенно четко, сделав ударение на имени.
—Не-ет, не только не знали, но и слыхом не слыхивали,— отвечала испуганно Мехриниса.
—А ваша сестра при жизни не говорила вам об этом? — не отступала Сабирова.
—Сестра часто говорила, что ее заветное желание — женить Батыра, но была ли у нее на примете невеста для сына, не знаю, об этом она не говорила. Так и не исполнилось ее желание.— На глазах у Мехринисы появились слезы.
—Не горюйте, апа, что же делать! Допустим, Батыр объявил бы, что хочет жениться на Салтанат, что бы вы сказали на это?
—Ой,— замахала руками Мехриниса,— ну, что я могла бы сказать? По возможности...
—...справили бы свадьбу, правда? — подсказала Сабирова и взглянула сначала на Мехринису, затем на Махкама- ака.
—Как же иначе?
Махкам-ака тоже, как бы подтверждая слова жены, кивнул.
Пожилой милиционер без стука открыл дверь, принес чайник, поставил перед лейтенантом и молча вышел. Сабирова дважды перелила чай из чайника в большую пиалу и обратно, разлила его по пиалушкам и подала одну из них Мехринисе.
—Утомила я вас разговором, апа, простите, но такая уж у нас работа: мы должны знать все до мельчайших подробностей. Выпейте чаю.— Потом Сабирова подала чай Махкаму-ака и обратилась к нему: — Амаки, а вы когда видели девушку?
—Я с ней не был знаком. Когда я поехал на вокзал провожать Батыра, с нами была целая группа девушек. Не знаю, которая из них Салтанат. Узнал, что она существует, только после того письма. Оказывается, они вдвоем даже отходили в сторону, я и этого не заметил.
—От вашего сына,— поинтересовалась Сабирова,— после того были еще письма?
—Было письмо,— сказал Махкам-ака, взглянув на жену.
—Могли бы мне его показать?
—Охотно.— Махкам-ака вытащил из кармана письмо и передал Сабировой. Она начала читать. Почему-то конец письма Сабирова прочитала вслух:
—«...Если я вернусь живым-здоровым, Салтанат станет вашей невесткой. Мы любим друг друга. Покойная мама знала это и одобряла. Перед отъездом я много раз собирался об этом вам сказать, но как-то не осмелился. Салтанат хорошая девушка: думаю, мамочке и вам, папа, она понравится... Не удивляйтесь тому, что я даже здесь думаю об этом. Война войной, а любовь любовью. А поставить вас в известность — мой долг. Не сердитесь на меня. Пусть Салтанат ничего не узнает о моем письме, иначе она станет стесняться и даже не будет приносить вам письма.
Наверное, в ближайшие дни нас отправят на фронт, и я приму участие в боях. С нетерпением жду ваших писем. Скучающий по вас ваш сын Батыр».
Читая письмо, Сабирова останавливалась после каждого предложения и смотрела то на Махкама-ака, то на Мехринису. Закончив чтение, она положила письмо на стол и долго сидела молча. Супруги тоже молчали.
—Значит, если вдруг Салтанат действительно окажется беременной, придет к вам домой и скажет: «Я ваша невестка»,— возьмете вы ее под свое крыло?
—Ой, миленькая, что вы? Ни то ни се... Как же на глазах народа...— Мехриниса даже приподнялась со своего места.
—Не болтай! — сердито прервал Махкам-ака жену.— Взяли бы, доченька, взяли бы под свое крыло.
—С чего это! У нее есть свой дом, мать! Без бракосочетания, без ничего...— взорвалась Мехриниса.
—Прекрати, я тебе говорю,— прикрикнул на жену Махкам-ака.— Тебе что важнее — бумажка о бракосочетании или достоинство человека? Вот тебе бумажка о бракосочетании.— Махкам-ака взял письмо, лежавшее перед Сабировой, и швырнул его Мехринисе.
Письмо упало на пол. Мехриниса бережно подняла его, разгладила, Сабирова заметила, что рука у нее дрожит. Сабирова наблюдала за супругами молча, все больше проникаясь уважением к Махкаму-ака. Ее поразило, как человечно и мудро отнесся кузнец к тому, что услышал от работника милиции. Почувствовав, что Махкам-ака сказал все, что хотел сказать, лейтенант Сабирова наконец заговорила сама:
—Прежде всего нельзя забывать о том, что все это только предположения. Пока мы лишь предполагаем, и вы, и я, и ваш сын (она опять выделила последние слова). Батырджан...
—Нет, доченька, вы ошибаетесь. Для нашего сына это не столько предположение, сколько желание, надежда! — возразил Махкам-ака.
Утвердительно кивнув, Сабирова продолжала:
—Что будет, если узнает ее мать, Кандалат-биби? — Лейтенант взглянула сначала на Мехринису, затем на Махкама-ака, который сидел, вертя в руке тыквянку с табаком.
—Кандалат? Ой, она поднимет шум, крик, выгонит дочь кочергой. Как же, принесет незаконнорожденного...
—Замолчи! — вскипел гневом Махкам-ака.
—Амаки...— успокоила Сабирова Махкама-ака.
—А мать еще не знает? — с опаской понизив голос, спросила Мехриниса.
—Нет, об этом, кроме вас, меня и Икбал-апа, никто не знает.
Дальше все произошло в одно мгновение. Сабирова помнит только, что, едва она замолчала, Махкам-ака вскочил и влепил Мехринисе звонкую пощечину. Сабирова не успела и глазом моргнуть, а Махкам-ака уже выскочил в коридор. Лейтенант подошла к Мехринисе. Та сидела сжавшись, закрыв лицо руками. Сабирова положила руку ей на плечо.
—Не расстраивайтесь, апа. Очень больно?
—Нет. Это даже хорошо.— Мехриниса не убирала рук от лица.
—Что хорошо? — не поняла Сабирова.
—А то, что ударил.
И тут вдруг Сабирова поняла, что дело совсем не в обиде. Какая-то глубокая душевная боль заставляла страдать Мехринису.
— Такая привычка была у него и прежде? — осторожно спросила Мехринису Сабирова.
—Никогда.
—Апа, считайте меня своей сестренкой и расскажите все, не стесняйтесь. Я знаю, бывает такое в супружеской жизни. Не бойтесь, говорите. Я и не думаю привлекать вашего мужа к ответственности...
—Что говорить?
—Что вас мучает? Часто ли он выходит из себя вот так? Ведь многие мужчины разрешают себе это, ападжан.— Сабирова поглаживала Мехринису по голове, сочувствуя женщине.
—Какие все мужчины, миленькая, я не знаю, но он не такой. За тридцать лет, с тех пор как мы
