23
Москва
«В Москве нелегко быть американкой, — решила Шарлотта Харпер. — И почти невозможно быть замужней американкой, живущей отдельно от мужа. Как известно, в Москве не очень-то много завидных женихов».
Приехав в Москву полтора года назад, Шарлотта вела уединенный образ жизни, не заводя романов — просто потому, что не с кем было флиртовать. Она решила, что разрыв с Чарли — временное явление, что у них все еще наладится, что он научится уважать ее желание работать — и тому подобное, как об этом говорят доморощенные психологи.
Однако очень скоро Шарлотта почувствовала себя ужасно одинокой. Два месяца назад она на какое- то время увлеклась — если это можно назвать «увлечением» — пресс-атташе американского посольства, человеком средних лет по имени Фрэнк Парадизо, несомненно работавшим на ЦРУ.
На душе Шарлотты было неспокойно: она чувствовала, что страх и одиночество — плохие советчики для сердечной привязанности, и понимала, что замужество значило для нее гораздо больше, чем любой флирт. На брифинге для прессы в посольстве, когда она впервые встретилась с Фрэнком, ее привлекли его энергия и едкий юмор. Он производил впечатление умного и чуткого человека, к тому же Фрэнк был свободен — разведен. Он пригласил ее позавтракать в «Националь», потом пообедать в «Прагу», и все закончилось постелью. Их роман длился целый месяц. Потом у нее никого не было — и часто ночью она испытывала одиночество — но вместе с тем одной ей было лучше, чем с Парадизо.
Хотя в плохие дни Шарлотте случалось думать, что лучшая ее пора миновала, она знала о своей привлекательности, или, как она называла это, фотогеничности. Ее светлые волосы и сияющая улыбка эффектно смотрелись на фоне Кремля. Но главным, конечно, для нее были репортажи — по крайней мере, она уверяла себя в этом.
Считалось, что из всех американских журналистов в Москве именно у нее были лучшие связи; это имело неприятную сторону — ей завидовали. Многие считали, что телерепортеры в Москве вообще не нужны: появляясь на две минуты в ночных новостях, они успевали лишь зачитать сообщение из «Правды», показать запись интервью с каким-нибудь советским аппаратчиком и покрасоваться на фоне Кремля или собора Василия Блаженного.
Все эти писаки из мира печатной журналистики — обозреватели «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнал» — воображали себя истинными знатоками советской жизни. Они были уверены, что работа остальных журналистов — просто показуха. Для них репортеры информационных агентств — что-то вроде стенографистов в суде; но хуже всего — телерепортеры: это им, ничего не знающим о России, достается вся слава и признание. Они и по-русски-то говорить не умеют. И в некотором смысле снобы были правы; однако Шарлотта являлась исключением.
За несколько лет она стала звездой программы вечерних новостей. По-видимому, ее редактор считал, что она может сделать блестящую карьеру и через год-два стать ведущей программы воскресных новостей. По мнению дирекции телекомпании, главным в настоящий момент было «придать лоск» новостям из Москвы.
Но Шарлотте ужасно надоела Москва. Надоело это серое небо и огромные лужи грязи, эти толпы раздраженных людей, толкотня и давка в метро, пустые полки магазинов. Она презирала этот убогий город и чувствовала усталость от вынужденной изоляции, в которую попадал в Москве американский корреспондент.
По прошествии полутора лет, несмотря на увлечение языком, историей и культурой этой страны, Шарлотта стала тосковать по дому. Она могла бы получить место в госдепартаменте, снова зажить нормальной жизнью. Вернуться домой. А еще ей хотелось наладить отношения с Чарли Стоуном, вновь стать счастливой, иметь семью.
Ей опротивела Москва. И тем не менее время от времени что-то происходило, и Шарлотта радовалась тому, что она здесь.
Всего несколько дней назад на Калининском проспекте был убит крупный советский чиновник: в его машине разорвалась бомба. Это было из ряда вон выходящее событие: впервые на памяти Шарлотты в Советском Союзе был организован террористический акт, и прямо на глазах у людей. Однако об этом деле не было известно практически никаких подробностей.
Если кто-нибудь мог что-либо разузнать об этом деле, это была Шарлотта.
Она пришла в офис компании Эй-Би-Си, проболтала несколько минут с Верой, милой маленькой русской женщиной, занимающейся уборкой, ходящей по различным поручениям и готовящей чай, и Иваном, бородачом средних лет, походившем на дореволюционного крестьянина; этот человек делал для Шарлотты обзор советской прессы. Несомненно, в обязанности этих людей входило доносить на Шарлотту в КГБ, но все-таки это были добрые, благожелательные люди, просто привыкшие хорошо выполнять свою работу.
У обоих были определенные представления о мотивах убийства. Вера полагала, что Борисова убили эстонцы, Иван считал, что это дело рук диссидентов. Однако об этом событии молчали газеты, молчала и программа «Время», запись которой на видеомагнитофон, как обычно, сделала для Шарлотты Вера.
Время от времени Шарлотта что-то узнавала из разговоров с Иваном и Верой. Шарлотта нравилась этим людям — ведь она говорила с ними по-русски. И они ей тоже нравились. Но об убийстве Борисова они знали не более, чем кто-либо другой в России.
От шефа нью-йоркского отделения теленовостей пришел телекс, в котором тот сообщал о своем намерении приехать в Москву и просил Шарлотту устроить ему встречу с… Горбачевым. Ну, еще бы. Большие люди на американском телевидении думают, что они всегда могут отдать подобные приказания своим подчиненным в Москве. Шарлотта покачала головой и улыбнулась.
Затем она взялась за телетайпную ленту, просматривая новости, пришедшие за ночь со всего света. Дело об убийстве Борисова, конечно же, занимало в этих новостях важное место.
Шарлотта откинулась на стуле и задумалась. Ей предстояло разгадать эту загадку. Несколько минут спустя она позвонила неизвестному абоненту и спустилась к машине.
Через час она сидела в зале нового кооперативного ресторана, где подавали острые грузинские блюда, и разговаривала с редактором известного советского журнала. Редактор был хорошим, надежным источником информации; он часто сообщал Шарлотте новости, которые узнавал от своих друзей на Съезде народных депутатов. Со своей стороны, он доверял Шарлотте, зная, что она не станет афишировать, от кого именно она получила эту информацию, и с пониманием отнесется ко всему, что он ей сообщит.
— Нет, — сказал редактор, покачав головой, жуя цыпленка табака. — Мы ничего об этом не слышали. — Редактор предпочитал говорить по-английски и говорил хорошо. — Но ты знаешь, что убитый — этот Борисов — считался близким другом председателя КГБ?
— Да, я слышала об этом, — сказала Шарлотта.
Редактор пожал плечами и бросил на Шарлотту многозначительный взгляд.
— Это тебе о чем-нибудь говорит?
— Нет, — сказала Шарлотта, предпочитая выслушать его мнение по этому поводу. — А тебе?
Редактор снова пожал плечами.
— Это говорит мне о том, что, возможно, в нашем правительстве идет серьезная борьба за власть. Горбачев зависит от Павличенко — человека, которому он поручил заниматься КГБ. Горбачев нуждается в поддержке Павличенко, так?
— Так. Ему нужна поддержка КГБ, чтобы удержаться у власти — тогда он сможет проводить реформы.
— Вот именно. И, понимаешь, вероятно, есть кто-то — ты допускаешь такую возможность? — кому не нравятся люди Горбачева.
— Пожалуй, ты прав. Однако этот кто-то прибегает к терроризму? Ты думаешь, это кто-нибудь из членов правительства?
Редактор снова пожал плечами.
