И все-таки почему нельзя воспитывать ребенка в радости, а не в страхе; в любви, а не в страдании? А если бы отец воспитывал меня не так строго? Разве не стал бы я лучше?
Возник образ отца.
– Библия, Николас.
Помню, отец. «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его… Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней».
Из моей груди вырвался тяжкий вздох. С Библией не поспоришь.
Щурясь от яркого солнца, мы с Эдгаром Толливером прогуливались по территории Академии.
– Нелегко пережить такой резкий переход, – жаловался я.
– Похоже на второе рождение, – без тени сарказма заметил Толливер.
– Эдгар, пойми меня правильно. Я мечтал о тихой жизни с Анни…
– Среди груд журналов, украшенных твоими портретами, – съязвил он.
Мне сразу полегчало. Вечный, незыблемый сарказм Толливера – как это привычно, как искренне! И очень по-дружески.
– Что же мне делать теперь?
– Покончи с Серенко, – посоветовал сарказматик.
– А потом?
– Полетишь с кадетами в Фарсайд, подготовишь базу к визиту Военно-Космической комиссии ООН.
Это верно, в Фарсайде дел невпроворот. Толливер, как всегда, прав. А может, послать в Фарсайд Толливера и Джеффа Торна, а самому остаться в Девоне? Или навестить Анни? Эх, мечты…
– Ладно, лечу в Фарсайд.
В качестве начальника Академии мне приходилось летать в Фарсайд уже несколько раз, но еще ни разу я не организовывал полет целой сотни кадетов. Одному проще – заказываешь вертолет, летишь в Лондонский кос-мопорт, оттуда на шаттле до орбитальной станции «Порт Земли», а там тебя встречает какой-нибудь гардемарин.
А тащить в Фарсайд целое стадо первокурсников – настоящий кошмар. Слава Богу, мне помогали сержанты. Они свое дело знали хорошо.
В казармах сержанты научили неопытных кадетов складывать дорожные сумки. Сержанты в приемных – Киндерс в Девоне и Обуту в Фарсайде – согласовали время прибытия вертолетов и шаттла.
Я был вконец измотан всей этой беготней. Проверки и перепроверки проводил самолично. Вечером, совсем обессиленный, пригласил к себе в кабинет Толливера.
– Как там в Фарсайде со снабжением? – устало спросил я.
– Хватает всего – и жратвы, и туалетной бумаги.
– Толливер!
– Когда интендант сидит в карцере, заниматься снабжением нелегко, но кое-что нам удалось. Провианта и прочего кадетам хватит.
– Когда сержанта Серенко переведут в тюрьму?
– Завтра после обеда. Его отвезут в Портсмут, там же допросят под наркотиками правды на детекторе лжи.
Однажды мне тоже пришлось пройти допрос с применением так называемого наркотика правды и полиграфа. Голова после этого болит несколько дней, но потом все проходит бесследно.
– Кажется, к отлету подготовились, – неуверенно пробормотал я.
– Кажется. – Толливер потянулся. – А как насчет твоих «специальных» кадетов? Они полетят со всеми или с тобой?
– Я им не нянька!
– Конечно, не нянька. Ты начальник Академии, большая шишка!
– Что вы предлагаете, старший лейтенант Толливер?
– Возьми их с собой, ты ведь им обещал особый статус.
– Ладно, уговорил.
Утром после легкого завтрака мы тронулись в путь. В вертолете я, к своему удивлению, наткнулся на гардемарина Кина.
– Что вы здесь делаете, мистер Кин? По-моему, вы должны были лететь на большом вертолете с кадетами и сержантом Радсом.
– Так точно, сэр. – Он покраснел до кончиков ушей. – Но сержант Радс приказал мне лететь с вами.
Я пристегнулся к сиденью; вертолет начал набирать высоту.
– Зачем?
– Так просто, сэр, – промямлил Кин.
