— По виду не скажешь, но мы знаем, какой бывает оболочка.
Гноссос поерзал на стуле, женщина хихикнула. Он повел головой, как бы спрашивая, кто она.
— Миссис Матербол, я забыл, что вы незнакомы. Вторая миссис Матербол.
— Очень приятно, — ответил Гноссос, уворачиваясь от ее дыхания.
Луи скорбно промакнул полотенцем глаза:
— Бедняжка Мод.
— Мод, — хихикнула женщина.
— Моя первая жена, — объяснил он, возвращаясь к стаканам. — Покойная. Страшный конец на реке Таос, может ты слыхал. Клещи и кислота. Рыболовные крюки. Будешь «Летний снег»?
Бисерины теперь падали совсем редко, но щель стала у же, так что некоторые капли, промахнувшись, отскакивали от поверхности и вновь попадали в реальный мир.
— Почему бы и нет?
— Почему бы и нет, действительно? — В темной затхлой комнате клубились пары сен-сена. Матербол открыл спрятанный в тени ле дник, достал бутыли с молоком и белым ромом. В портативном миксере взбил их с кубиками льда, свежей мякотью кактуса, сахарной пудрой и толченым кокосом. Персональная порция Гноссоса украсилась пеной из мескаловых почек; он попробовал, не слишком ли горько, и в ту же секунду прозвучал вопрос: — Ты наверняка знаком с работами Вэчела Линдзи?
— Скоооооро, — таинственно произнесла миссис Матербол.
— Скоро тут будут чтения. Видишь афишу?
— На небо. — Опять хи-хи.
— У меня к тебе дело, Луи.
Матербол перестал вытирать стаканы и бросил на Гноссоса подозрительный взгляд.
— Естественно: небольшое дело, голове на пользу. Пей, старик, хочешь, дам хирургическую трубку, фильтрует кислород, заторчишь от побочных эффектов.
Гноссос взялся рукой за конец резинки и произнес:
— Мне нужен Будда, без этого никак.
— Дело держит клетки прочно, будет время для души, да? Взять хотя бы Линдзи — этот парень умел ловить удачу.
— Ответь мне про Будду, Луи.
— Продавал на дорогах свою брошюрку, вишь ли, штучку под названием «Рифмы в обмен на хлеб». Круто, но функционально, правда?
Гноссос опустил стакан, поставил на стойку рюкзак и глубоко вздохнул.
— Где он, Луи? Мне не до шуток.
— У тебя спиной, Гноссос, чего ты так волнуешься? Он всегда у тебя за спиной.
Еще не успев оглянуться, Гноссос знал, что Матербол говорит правду. Появление было неожиданным и зловещим. Мягкий шелест штор, колыхание, свист и шепот тяжелого шелка. Снова запах героина.
Позвякивая браслетами, Будда спокойно положил руку Гноссосу на плечо. Тягучий голос, смягченный нектаром и амброзией, произнес:
— Милые глазки.
По телу от макушки до паха пробежала дрожь, неправдоподобно ледяные пальцы промораживали плечо сквозь бойскаутскую рубаху. Прикосновение годовалого трупа, обернись.
Массивная, завернутая в балахон фигура возвышалась над его макушкой минимум на двадцать дюймов и оттуда сверху одаривала невероятно щедрой улыбкой. Надушенная кожа орехового цвета — безупречна и туга. Идеально закрученный тюрбан скрывал фигурину голову, меж бровей, гипнотически сверкая, переливался радужный опал. Глаза мерцали, как стигийские луны. Обдолбан. Пропитан насквозь — так, что трудно поверить, эритроциты плавают в чистом героине. Скажи что-нибудь.
— Привет, мужик.
— Матербол — а у него милые глазки. Хочет, чтобы все Видели то, что он Видит. — Одной рукой Будда поднял огромную чашу «Летнего снега» и грациозно поднес к морщинистым фиолетовым губам. Во дворе звенели кастаньеты, и бисерины вновь закапали сквозь дыру.
— Динь-динь, — отрешенно произнесла миссис Матербол. — Дон-дон.
— Мне долго возвращаться, Будда. — Гноссос осторожно повернулся вместе со стулом. — Дай руку.
— Она на тебе, малыш.
Это точно.
— Толстый Фред привет передавал.
— Пусть его.
— Вот тебе и Будда. — Луи Матербол одобрительно покачал головой.
— Динь-дон, — откликнулась его жена и громко втянула вкозь трубку воздух, намекая, что неплохо бы добавить.
— Ты слышишь, Будда, — долго возвращаться.
— Я слышу тебя, Гноссос.
— И долго уходить, — сказал Луи.
— Верно.
— Думаешь, верно?
— Он тебе ответил, — понимающе сказал Луи, — я слышал, он говорил.
— Ладно. — Гноссос. — Может, скажешь тогда, пару слов, а?
Будда задумчиво склонил огромную голову, опустил чашу с «Летним снегом» и спрятал руки в складки шелкового балахона.
— Попробую, малыш.
— Врубайся. — Луи.
— Дон-дон.
— Уши-то у тебя есть для чего-то, — сказал Будда.
— Он падает, — сказал Матербол, снова смешивая, снова кроша почки.
— Долго, малыш?
— Очень долго. — Гноссос.
— Рассказывай.
Гноссос проговорил:
— Я думал, так можно выбраться наверх.
— Верно, — сказал Будда.
— В Таосе, — добавил Матербол, — он падал еще в Таосе.
— Тили-бом, динь-дон.
— Полста лет назад, — сказал Гноссос. — Ты знаешь про Хеффалампа?
Будда коснулся наманикюренным указательным пальцем опала, вновь склонил огромную, как у идола, голову и тихо сказал:
— Мы видели, как он падал.
Гноссос вспомнил адамово яблоко, провал, немоту.
— Звук был громкий.
— Мы слышали звук. — Матербол, после паузы.
— Тили-бом, бом-бом.
— Люди еще услышат.
— Верно. — Будда ждал.
Гноссос собрал ложкой остатки пены и сжевал ее вместе с почками.
— Помоги мне, старик. Мне нужно вправить мозги, без этого никак.
Будда усмехнулся и шевельнул под балахоном локтями, Матербол подвинул новую банку коктейля своей зачарованной жене, и никто не произнес ни слова.
— У кого-то план, — продолжал Гноссос. — Знаешь, о чем я? Я вижу знаки.
— Рассказывай? — Луи.
— Мартышкин знак, ребятки, знаки в Адирондаках…
— Знак Хипа, — добавил Матербол. — Знаки пачуко.
