— Ага, детка, что еще скажешь?..
— Не суетись, возьми себя в руки…
Толпа сообразила, что он не обращает на нее внимания, и раздались настороженные хлопки. Люди подхватывали по трое-четверо сразу.
— Гноссос, — быстро проговорила Кристин, показывая на Янгблада. — Мы потом все обсудим. Обещаю.
— На нас смотрят, — напомнил Янгблад.
— Рееечь, — раздался далекий крик, тут же подхваченный аплодисментами. — Реееееееееечь!
Гноссос опять зашипел и огляделся по сторонам, словно выставленный напоказ пленный апач. Овус, подавшись вперед на своей каталке, проговорил сквозь зубы:
— Прекрати это ужасное шипенье. Где твое
— Мы все уже выступили. — Янгблад в отчаянии. — Им этого мало. Остался ты.
—
Гноссос покрутился, чтобы прикрыть фланги, но коллективный разум толпы принял это слабое движение за готовность говорить. Пронесся одобрительный вопль. И посреди грохота, в тот самый момент, когда над головами вспыхнули разноцветные конфетти, назойливый шепот Овуса, — наплевав на микрофоны:
— Бабки, Гноссос. Иммунитет. Секс. Говори быстро, что, черт подери, тебе надо? Эту проклятую толпу иначе не удержишь.
Костяшками бы тебе в нос, проскочила мысль. Крепкие пальцы прямо в кадык. Но в углу платформы стояли люди Джакана с маузерами в карманах плащей. Он нащупал на груди рубахи маленькую белую коробочку, приготовленную в аптеке Айдлуайдла, и — Кристин — был его ответ.
Она подняла голову и затаила дыхание.
Речь—
—речь—
Овус бросил быстрый взгляд на ее полуоткрытый рот, но ответил Гнососу лишь тем же:
— Кристин?
— Точно, детка.
— На сколько?
— Полчаса.
— Много.
— Сорок минут.
— Господи, Гноссос.
— Шестьдесят.
— Быстрее, — сказал Янгблад.
— Ты ее не тронешь.
— Ни за что.
Кристин возмутилась, но Овус, взмахнув рукой, заставил ее замолчать.
— Даешь слово?
Гноссос приложил руку к сердцу.
ВЕН-ДЕТТ—
Короткая пауза.
— Сорок минут?
— Ладно, старик.
— Ради всего святого. — Янгблад истекал потом. — Быстрее!
Он открыто улыбнулся Кристин, почти не пряча трепетавшую на губах угрозу. Затем протянул руки к толпе открытыми ладонями вперед — так, словно командовал заходящим на посадку самолетом.
Пять долгих минут он был Линдбергом в Орли, Макартуром на Уолл-стрит, Улановой в Большом и Синатрой в Парамаунте. От ритмичного топота кампус ходил ходуном, словно сотрясаемый сейсмической волной остров. В этом оглушающем грохоте Гноссос обернулся за подсказкой к Янгбладу.
— Скажи им что-нибудь, господи, все, что угодно.
— Но что, старик?
— О боже, Панкхерст, свободная любовь, какая разница!
Вытянутые руки медленно опустились: посадка. Крики постепенно стихли, по толпе, словно шепот самой судьбы, пробежала бормочущая волна, готовые слушать головы поднялись вверх. Он ждал, пока успокоятся задние ряды, не обращал внимания на понукания Кристин и Овуса и тянул время, дожидаясь полного контроля. Несколько секунд одиноко бумкал барабан, затем — тишина, если не считать стесненных смешков, редких выкриков далеких отщепенцев и шипения бенгальских искр.
В темноте мерцали и поблескивали семь тысяч улыбок плющовой лиги. Двести двадцать четыре тысячи белых, как мел, резцов, клыков, премоляров, моляров, коренных и глазных зубов, обученных кусаться, готовых к вакханалии, голодных и истекающих слюной. От сознания этой деспотической власти у Гноссоса задрожало в паху. Волна адреналина выплеснулась в кровь. Перед ночью безудержного буйства он мог дать им кое-что получше простого подножного корма.
Изящно и неторопливо он сложил руки в кулаки, поднял и выставил вверх средние пальцы.
Народ был счастлив. Если бы он призвал устроить Сьюзен Б. Панкхерст кровавую дефлорацию прямо в витрине «Мэйсиз», экстаз людского скопления был бы не менее впечатляющ. Они яростно крутились на месте, они скакали вверх-вниз, они молотили друг друга по головам, они вопили что-то нечленораздельное, они впадали в буйство.
Транспаранты валились на головы, ракеты пронзали кроны деревьев, автомобили вставали на дыбы, на остриях копий развевались бюстгальтеры, подливая масло в костер, уже разведенный из множества мужских трусов.
Кристин быстро подкатила Овуса к микрофону, и прямо в центр этого безумного вихря соскользнуло имя Президента.
— Карбон, — вздулось эхо.
— Долой Карбона. — Овус выщелкнул в толпу двадцать пятый кадр.
— Долой Карбона, — ответили они.
Сквозь гущу народа, треща, грохоча мотором и гудя клаксоном, пробиралась «импала» Фицгора. За рулем — кто-то очень похожий на Хипа; Хуан Карлос Розенблюм стоит, расставив ноги, на заднем сиденье и размахивает флагом, как Эль Сид.
— ДОЛОЙ КАРБОНА! — разносился крик.
Розенблюм опустил флаг, и машина тут же свернула на мост, через ручей Гарпий, к дому президента. Толпа расступилась, словно Красное море. Мгновенная пауза. Затем все семь тысяч человек с факелами и раздирающим душу воем ринулись вперед, неся с собой ужас, точно безумная армия фараона.
— Все, — сказал Янгблад, — пошли.
Кто-то выстрелил из церемониальной пушки.
— Быстрее, — скомандовала Кристин, — а то пропустим. — Она развернула коляску с Овусом и покатила ее к рампе на краю платформы.
ВЕНДЕТТА * ВЕНДЕТТА * ВЕНДЕТТА
— Полегче, детка, — Гноссос перегородил им путь.
— Эй, — закричал Янгблад, — отвали, сейчас будет самое интересное!
БУУУУУУУМ, снова бухнула пушка.
Гноссос улыбался и смотрел на Кристин.
