— Верно. А какой знак в Неваде, вы даже не поверите.
— Мы верим знакам, — сказал Будда.
— Но больше всего — знак Моджо.
— Ага. — Матербол. — Мы знаем, что такое знак Моджо.
— Аквавитус-динь-дон.
— Джакомо тоже, без него никак. Что там с ним?
— Джакомо на ставке, малыш.
— На какой ставке?
— На ставке у Моджо, малыш.
Гноссос в очередной раз лязгнул челюстью, на этот раз снизу вверх.
— Моджо пашоу уверх, — продолжал Будда, — Здаровы стау.
— Хорошо крутится. — Матербол. — Слушай Будду.
— Мистер Джакомо, ага, он всего лишь на ставке.
На запотевшем боку портативного миксера Гноссос нарисовал восьмерку — сперва в одну сторону, потом в другую. Все молчали, и в этой тишине Гноссос вдруг почти услышал, как все его внутренности вязко сочатся клетками гонококка. Фантазия вдруг сменилась смертельным ужасом: паяльные лампы в щелях, белладона в «баккарди». Он оценил ситуацию — один в компании трех невероятных существ, за дверью эскадрон каннибалят, улицы патрулируют убийцы в военной форме, в пыли валяется изрезанный рюкзак — без денег и с убывающими остатками его сущности.
— А вы, мужики? — спросил он наконец. — Как вы?
Пауза, потом Матербол с усмешкой ответил:
— Независимые.
— Мы в тени, — сказал Будда.
— Хватит крыш, — добавил Матербол. — У нас свое маленькое дело. И нас не купишь.
— М-да, — сказал Гноссос, — хочется верить.
— Ты очень долго падал. — Будда. — Значит, надо верить.
— Тирлим-динь-дон, Моджо-бом.
— Я знаю, что нужно Гноссосу, — практично сказал Матербол.
— Бабки. — Будда вновь прикоснулся к опалу.
— Поговорим о бабках, малыш.
Той ночью Луи Матербол плел свой магический круг, вертел свои ритмические фразы, вгонял в гипноз свой психоделический легион и говорил — прямо в пропитанные опиумом лица. Гноссоса окружали таксисты, проститутки, уцелевшие таосские индейцы, и только что получившие плату гномы. Каждый держал во рту персональную хирургическую трубку, соединенную с пульсировавшим в циклопической чаше регулятором. Мегафонный голос повторял:
— Храбро двинулись колонны, в барабан Бут бьет
В тени за спиной Матербола на верхней из дюжины старых бочек трудилась девочка в красном платье и несколько ее подружек. Они раскручивали сотни полых кастаньет, они вытаскивали секретные затычки у искусно раскрашенных маракасов, они наполняли страждущие полости сладко пахнущим герычем.
— Неотмытых легионы на дороге в Рай
Ныряльщик, которому три дня назад Гноссос попал по голове серебряным долларом, опустил иглу фонографа, и сквозь дымный воздух на них обрушился мерный топот марширующих лицедеев.
Миссис Матербол руководила упаковкой, а похожие на евнухов ку ли складывали кастаньеты и маракасы на специальные лотки, привязывая к ним бирки с именами. Кубинцы и индейцы, подавшись вперед, тянули из трубок жидкость, молочная машина пыхтела, а Будда, полулежа на благословенном боку, одаривал всех своей непостижимой, полной самой щедрой любви, прекрасной улыбкой.
Следующие четыре дня Гноссос продавал сувениры. Он выставлял лоток на перекрестках, в автобусах, на задних площадках трамваев и под пальмовыми навесами пляжа Варадеро; раскладывал свой товар перед рыбаками на марлиновых яликах Кохимара; предлагал парочкам, совершавшим в Санта-Клара свое
Он расплатился со священником за похороны, через благотворительное общество отправил в сьерру посылку для Джек (шоколадки «Хершис» и защитного цвета носки), вкатил себе три укола ауреомицина, чтобы разом покончить с триппером, и выиграл почти пятьсот долларов у близорукого мазохиста с Палм- Бич, который вообще не видел карт. Ветер, похоже, переменился, но и Гноссос не упускал шанса.
Он купил билет первого класса на самолет до Айдлуайлда. Провожать его пришли Матерболы с эскадроном гномов и командой конголезских музыкантов. Со ступенек трапа Гноссос бросил в воздух пачку новых долларовых бумажек, и на терминале началась паника. Стюардесса, отодвинув кривую дверь, вручила ему букет роз «Красота по-американски». На Гноссосе теперь были плетеные сандалии, белые льняные брюки, свеженакрахмаленная рубашка кубинских бойскаутов, все тот же, но разбухший рюкзак и шляпа «кампесино». В руках он держал разрешенную на таких рейсах четырехквартовую флягу с НЗ — «Летним снегом» — а на болтающемся индейском ремне пощелкивали шесть пар кастаньет. Под хлопки вспышек он поцеловал стюардессу чуть пониже ушка. Затем послал благословение контрольной вышке, и вспышки захлопали опять. Миссис Матербол стало дурно — видимо от жары и дневного света.
В рюкзаке лежала щепоть глины с могилы Абрахама Джексона Уайта.
Когда раскрученные моторы самолета заглушили сумасшедший оркестр, Гноссос размял пальцами комок и застонал — на этот раз беззвучно, одним лишь сердцем — от всей этой мучительной нелепости.
На помощь, Хеффаламп.
Слонасный Ужопотам. Потасный Слоноужам.
20
Авеню Академа, 109
Афина
13 мая 1958 года
Избранный друг!
В этот тяжелый для Вас час меня переполняет самое искреннее участие. Пожалуйста, примите мои скромные извинения и поздравления.
Мандрил безусловно был ошибкой. Колдовство осуществлено согласно завещанию мистера Овуса. Требования дисциплины вопреки нашей воле компроментируются можжевеловыми ягодами, и мой муж не смог собрать воедино соответственную информацию. Мне стыдно. Передайте, пожалуйста, исправления Вашей мисс Макклеод, которая, видимо, пострадала от ошибки. К сожалению, и Ваша собственная личность не избежала изнурительных опасностей. Увы.
Джордж, закончив курс секретарского обучения в колледже администрации отеля, принял позицию в «Дорчестере», Лондон. В атмосфере трезвости мы, возможно, умерим наши вкусы. Сейчас, когда Вы это читаете, мы находимся в море. Пожалуйста, простите нас. Если демон продолжит поползновение, рекомендуется ежедневная клизма из «люкса» и теплого эля. Люблю Вас.
С огромными и пылкими соболезнованиями,
Ирма Раджаматту, Д. Б. И [60].
Гноссос чувствовал, что теряет остатки своего эгейского разума. Он поставил на проигрыватель Корелли, выпил стакан теплого «Летнего снега» и стал слушать поединок тутти и рипиено.
