Дом там, где сердце

небольшую прогулку. Они вернулись через несколько часов, а она все еще с сухими глазами молча сидела рядом с остывшим телом.

– Все. Он умер, – прошептала она.

Ее сестра Элис сразу же потеряла сознание, и Нил унес ее в ком­нату. Ее седовласая мать с суровой надменностью подошла и по­целовала мистера Грехема в лоб, а затем взяла его за руку и села рядом, нежно ее поглаживая, а из ее глаз тихо капали слезы.

Мюйрин удивила реакция матери, поскольку она никогда не видела, чтобы ее родители проявляли свои чувства на людях. Неожиданно у нее сорвался с языка вопрос, который волновал ее с тех пор, как Августин так жестоко ее обманул.

– Ты любила отца?

Ее мать удивленно моргнула влажными от слез ресницами;

– Конечно, любила. Он был для меня всем. В нашем кругу брак по любви считается величайшей глупостью. Но я его дей­ствительно любила. Может быть, мы никогда этого не показывали. Он не был эмоциональным человеком. Но мы восхищались друг другом и испытывали глубокое взаимное уважение.

– Но разве проявления любви, объятия и поцелуи, так ска­зать, физический аспект брака, это не важно? – заливаясь кра­ской, спросила она.

– Мюйрин, право же, я, по-моему, все объясняла тебе про мужчину и женщину! – раздраженно заметила мать.

– Нет, я не об этом. Я понимаю все в физическом плане. Я же в свое время много раз видела лошадей, помнишь? И я была замужем. Я хочу спросить, откуда ты знаешь, любит ли тебя человек на самом деле?

Ее мать нахмурилась, неожиданно встревоженная настойчи­выми вопросами Мюйрин и ее странным выражением лица.

– Господи, да почему ты об этом спрашиваешь? Ведь вы же были счастливы с Августином?

Первым порывом Мюйрин было соврать. Пусть она выбрала и не лучшее время, но это был ее единственный шанс рассказать правду хоть одному человеку на земле. Тайна, которую она так долго хранила в себе, должна была наконец открыться.

– Он никогда не любил меня, мама, и я его тоже. Все это было игрой. Он притворялся восхищенным поклонником, что­бы прибрать к рукам все мое богатство. Он жестоко со мной обращался. Он вел себя беспутно, пил и транжирил деньги. Не прошло и десяти минут нашего свадебного путешествия в Ир­ ландию, как я поняла, каков он на самом деле. Он всех нас водил за нос.

Ее мать изумленно уставилась на нее. Она всегда была очень строга к Мюйрин, считая ее слишком своевольной и упрямой, сорвиголовой, но сейчас ее любовь к дочери забила фонтан!

– Дитя мое, так ты поэтому такая худая и измученная, да? Потому что он с тобой жестоко обращался? – она села рядом с Мюйрин на низкую табуретку и слегка обняла ее.

Мюйрин покачала головой.

– Не совсем, хотя и из-за этого тоже. Поместье приходило в упадок, а я очень стыдилась своей глупости и боялась признать свою ошибку. Возможно, я только подтвердила это, оставшись в Ирландии, но людям в поместье я была нужна. Я не могла от­вернуться от них. Теперь мы почти умираем из-за картофельно­го голода. И я больше не вижу выхода. Но дело не только в голо­де. Кузен Августина, Кристофер, решил, что я должна выйти за него замуж, чтобы он мог прибрать к рукам поместье. А иначе он подаст на меня в суд как законный наследник. Боюсь, я все потеряю. И я не знаю, как это пережить, – наконец у нее из глаз покатились слезинки.

В миссис Грехем заговорило ущемленное чувство собственно­го достоинства от того, что ее дочь скрывала все от нее, но она тут же погасила обиду. Было очевидно, что дочь в тупике, если сейчас признаётся в том, что тщательно скрывала от своей семьи почти целый год. Она не спрашивала, почему Мюйрин так поступала, хотя ей хотелось услышать ответ. Вместо этого она спросила:

– Почему ты от меня это скрывала? Мы бы подумали, чем тебе помочь. Твой отец был бы рад узнать, что я так поступила.

Мюйрин подробно рассказала ей обо всем, что она сделала в Барнакилле, раз или два упомянув Локлейна как человека, играющего очень важную роль в ее жизни, и перечислив все ужасы голода. Она ничего не утаила, даже рассказала о своей жуткой поездке в Дублин и о своей сделке с дьяволом, как думала о ней Мюйрин в тех редких случаях, когда позволяла себе о ней вспоминать.

Вслед за злостью проснулись разочарование и смятение. Миссис Грехем хотелось, чтобы она могла повернуть время вспять, предложить дочери любую необходимую той поддержку, пока она не попала в столь скверное положение. Но в глубине души миссис Грехем осознавала, что и она, и ее муж настаивали бы на возвращении дочери домой. И никогда бы не поддержали тех действий, которые она предприняла в Барнакилле. Мюйрин закончила свою исповедь:

– Я знаю, как тебе, наверное, стыдно за меня, и ненавижу себя за всю эту ложь. Но разве у меня был выбор? Те люди умерли бы без моей поддержки. Они хорошие. Они заслуживают большего, чем сбежавшие землевладельцы, заинтересованные только в том, чтобы обобрать всех до копейки, а самим отдыхать на каком-ни­будь курорте, пока их крестьяне перебиваются одной картошкой. Я знаю, что вы с папой никогда этого не одобряли, но и не изви­няюсь за то, как решила прожить свою жизнь. Я только прошу прощения за то, что мне пришлось пойти на ложь. Я никогда не прощу себе этого, а если ты не простишь меня за то, что я сделала, то все равно. Я снова пойду на это ради спасения Барнакиллы.

Она встала, собираясь выйти, но мать схватила ее за руку и заставила снова сесть рядом.

– Мне жаль, что ничего не вышло, несмотря на все твои уси­лия, – вздохнула она, убирая выбившийся локон Мюйрин. – Может, пришло время вернуться домой? Признать, что ты ошиб­лась, и отдать поместье в распоряжение кому-нибудь другому?

Мюйрин смотрела на мать непонимающим взглядом.

– И ты задаешь мне такие вопросы после всего, что я тебе только что рассказала? Я не могу этого сделать, мама. Я люблю это место. Там мой дом. Я каждый день скучаю по нему. Здесь у меня ничего не