– Где индейцы?
– Нет здесь никаких индейцев!… Вот дурачье! Да я уже лет пять не видел здесь ни одного индейца.
Рослые серые лошади топтали копытами двор перед домом и выгон, а кавалеристы отпускали саркастические замечания, заверяя фермера, что прочесывать всю страну, защищая людей такого сорта, как он, не слишком большое удовольствие.
– А я повторяю, что уже целых пять лет здесь нет никаких индейцев, – упорствовал фермер.
– Я бы хотел, чтобы с нами был следопыт, – сказал Уинту Мэррей. – Возможно, все они ничего не знают, по крайней мере добрая половина. Но куда идут индейцы – они, кажется, знают. Хотелось бы мне знать, куда идем мы.
– На север.
– А что, если Шайены также направляются на север?
Уинт пожал плечами.
Они прибыли в Гринсбург ещё до рассвета, точно ночные бродяги или ночные призраки. Весь город проснулся, началась паника. Сотни перепуганных, изумленных людей показались в окнах. И вот на Центральной Улице перед канцелярией шерифа выстроилась длинная вереница чёрно-синих мундиров. После команды Мэррея «вольно» они спешились и стали приседать, разминая затекшие ноги.
– Эй, шериф! – заорал Уинт, осыпая его бранью и уже не заботясь о том, проснется ли весь город или весь мир. – Шериф!
Шериф жил в том же помещении, где находилась и его канцелярия. Натянув штаны поверх ночной рубашки, он вышел с ружьём в руках. Это был низенький человек; волосы дыбом стояли вокруг лысины на его яйцевидном черепе.
– Опустите ружьё, шериф, – сказал Уинт.
– Кто дал вам право беспокоить почтенных людей, которые уже легли спать? – проворчал шериф.
– А если бы вас разбудили индейцы, шериф, вы были бы довольны?
– Индейцы?!
– Пусть идёт спать! – раздраженно сказал Мэррей. – Пусть даст нам проводника и отправляется спать.
Солдаты уже успели заснуть. Они устроились прямо на улице, примостившись возле своих лошадей. Их головы свесились на грудь, руки опустились.
– Нам нужен следопыт, – сказал Уинт. Весь город проснулся и был на ногах, словно жители почуяли индейцев; теперь они уже не злились, что их разбудили. Точно вернулись былые времена. И кое-кто Предлагал построить баррикады с обоих концов улицы.
– Смелей, задайте им жару! – слышались голоса. Офицеры продолжали требовать у шерифа следопыта.
– Есть у нас такой, – сказал шериф. – Старик Филуэй. Уж он знает страну вдоль и поперёк.
– А где он?
– Это старый истребитель индейцев, – добавил шериф. – Знаешь, сынок, он снимал с них скальпы, когда у вас ещё молоко на губах не обсохло.
– Ну хорошо, а где же он?
Со всех сторон раздались крики: «Папаша! Папаша!»
Толпа расступилась и вытолкнула древнего, костлявого, заспанного старика.
– Да это прямо мой дедушка! – засмеялся Гатлоу.
– Местность знаешь? Был когда-нибудь следопытом? – нетерпеливо расспрашивал Мэррей.
– Был ли я следопытом? Господи, да чего ты, молодой человек, так на людей кидаешься?
– Нам нужен разведчик. Нашего убили Шайены.
– А вы гоняетесь за Шайенами?
Мэррей вздохнул. Гатлоу захихикал. А Уинт сказал:
– Слушай, папаша, хочешь быть нашим следопытом? Нам нужно найти след Шайенов; их около трёхсот, они направляются на север. Мы шли за ними по пятам от самой Территории, а вчера потеряли их. Они должны быть где-то здесь поблизости, может быть всего в каких-нибудь двадцати милях. Будем платить тебе три доллара в день, и я попрошу, чтобы полковник выдал тебе премию. Ну как, идёт?
Кто-то сунул старику плитку табаку. Он откусил и задумчиво стал жевать.
– Идёт-то оно идёт, – сказал он наконец, – только, сынок, не вздумай ты командовать мной. Одного я не выношу: чтобы какой-нибудь недоносок в мундире помыкал мною.
– Ну, понятно, – кивнул головой Уинт.
– Так я пойду раздобуду себе ружьё и коня.
– Вот непроизводительная трата казенных денег! – заметил Уинт, когда старик ушёл.
Сержант Кембрен заорал на своих солдат, поднял их на ноги и заставил вновь сесть на коней. Мэррей отправился на поиски телеграфиста, а Гатлоу посмеивался, дремал, декламировал какие-то стихи и опять дремал.
Спустя четверть часа они выехали из города. Филуэй, посмеиваясь, плел обоим капитанам небылицы из тех времен, когда страна была ещё молода.
Мэррей повернул свой отряд сначала на запад, потом на север и опять на запад. Старик был, видно, не дурак: он ехал, свесившись с седла, и то ли случайно, то ли благодаря своей опытности при свете утренней зари всё-таки отыскал след индейцев.
– Шайены? – спросил Мэррей.
– Ну, сынок, посуди сам: других-то индейцев в этой местности нет!
– А давно они здесь прошли?
– Я же не гончая, сынок.
– А ты определи, отец.
Старик осторожно слез и принялся рассматривать в примятой траве широкий след. Солдаты грузно сидели в сёдлах и следили за ним остекленевшим взором. Следопыт ощупывал землю, поднимая травинки, скреб следы лошадиных копыт.
– Может быть, с час назад, – наконец заявил он.
– С час?
– А может быть, и два часа, – пожал старик плечами. – Не могу сказать точнее, но проехали они недавно.
– Сделаем здесь привал, – сказал Мэррей, – а затем поедем за ними.
Его первым побуждением было броситься в погоню немедленно. Отыскать индейцев, опять и опять атаковать их, наносить им всё более сильные удары – таково было овладевшее им мучительное желание, и оно жгло, как свежая рана.
После того как кавалеристы поспали часа два, настроение у них улучшилось. Мэррей понял, почему Уинт говорил об охотничьих собаках. Теперь солдаты шли по следу и подгоняли своих лошадей. Первое время эти Шайены были для них обыкновенными индейцами, из-за которых войска остаются в прериях; с индейцами воевали и, может быть, опять придётся воевать. Солдаты и индейцы являлись как бы двумя чашами весов: нужны были одни, чтобы были нужны другие. Но особой ненависти к индейцам солдаты не испытывали. В начале похода армейцы даже невольно восхищались Шайенами; называйте Воинов Собаки как угодно – краснокожими дикарями или ещё как-нибудь, а всё-таки факт оставался фактом: целый народ готов был пройти тысячу миль по стране, полной войск, чтобы добраться до своего родного края и свободным. Это было солдатам понятно. Может безумие, но безумие, заслуживающее восхищения.
Однако это невольное восхищение сопровождалось уверенностью, что индейцев в скором времени поймают и возвратят на место. Индейцы могут затеять такое путешествие, но белые люди не дадут им довести его до конца. А этим Шайенам что-то слишком уж везёт.
Они были увёртливы, как смазанный жиром горностай. Они не имели права делать посмешищем два
